Такое понимание выявляет всю сложность природы «бессознательного» и заставляет допустить качественно разные формы его проявления. Как на это справедливо обращает внимание С. Л. Рубинштейн, при нерезко выра­женном «отщеплении» «неосознаваемость» определенных форм мозговой деятельности отнюдь не сопряжена с их непереживаемостью как субъективной данности. Перед нами в подобных условиях поэтому неоспоримо психи­ческая активность, отличающаяся от обычной лишь тем, что при ее развертывании отсутствует адекватное со­отнесение субъективных переживаний с миром объектив­ных вещей. Если же, напротив, «отщепление» принимает грубые формы, то мы оказываемся перед лицом нервных процессов, которые выступают только лишь как своеобраз­ные проявления высшей нервной деятельности, обеспечивающие сложные процессы приспособления, осно­ванные на тонком учете особенностей объективной ситу­ации, в то время как «переживание» этих процессов как некоей субъективной данности может, по-видимому, быть предельно редуцировано или даже полностью отсутство­вать.

Принимая такое толкование, мы должны вполне ясно представлять, что оно основано лишь на логической экстра­поляции. Мы лишены возможности непосредственного анализа переживаний, например, эпилептика, выполняю­щего целенаправленное объективно действие, сопровож­дающееся последующей амнезией. Однако в подобных случаях перед нами активность, указывающая, что в про­цессе ее развертывания мозг больного выступает как ме­ханизм, способный к усвоению и логической переработке информации. Поскольку в настоящее время благодаря ус­пехам кибернетического моделирования психических функций не возникает сомнений в том, что даже наиболее сложные формы логической переработки информации мо­гут осуществляться материальными структурами, деятель­ность которых менее всего сопровождается субъективной тональностью (способностью к переживаниям), мы и экстраполируем это представление на мозг.

К этому можно добавить, что независимо от всяких аналогий с моделями технических устройств, приспособ­ленных для переработки информации, мы должны считать­ся с фактами, выявленными за последние годы в резуль­тате изучения процессов научного и художественного творчества, особенно — в результате анализа логики мыс­лительной деятельности, проводимого современным эвристическим направлением [33] . Эти данные убедительно говорят в пользу того, что в основе многих форм умственной дея­тельности лежат нервные процессы, развертывание кото­рых остается во время этой переработки «за порогом» со­знания и которые дают о себе знать только результатами своей деятельности, становящимися на какой-то более поздней фазе доступными сознанию. И одним из самых значительных достижений нейрофизиологии за последние годы следует считать то, что она продвинулась в какой-то мере в моделировании некоторых особенностей этой слож­нейшей латентной нервной основы сознания.

Все сказанное не может не возвращать нас вновь и вновь к мысли, насколько были далеки альтернативные схемы Freud от трудно представляемой сложности отно­шений, с которой мы сталкиваемся, как только начинаем анализировать качественно разнородные проявления «бес­сознательного». В результате такого анализа становится очевидным, что под «бессознательным» следует понимать мозговые процессы, которые при разной выраженности «от­щепления» не в одинаковой степени могут претендовать на звание «явлений психических». Именно поэтому целесообразно сохранить для обозначения определенной категории подобных процессов (как это было предложено в свое время А. В. Снежневским) название неосознаваемых форм высшей нервной деятельности. Таким названием лишний раз к тому же подчеркивается важное (особенно при споре с фрейдизмом) обстоятельство, что почти при всех условиях единственной формой проявления «бессоз­нательного» служат выражающие его объективные реак­ции [34]

Мы хотели бы теперь остановиться на некоторых предположениях о физиологических процессах, которые опреде­ляют мозговую деятельность, протекающую за «порогом» сознания.

Прежде всего надо отметить, что мы еще, конечно, очень далеки от знания конкретной нейронной организа­ции неосознаваемых форм высшей нервной деятельности и психики. Остается неясным даже насколько правомерна сама постановка подобной проблемы, т.е. в какой степени допустимо говорить о дифференцированности мозговых процессов, реализующих осознаваемые и неосознаваемые формы мозговой активности. Мы пока совсем не представ­ляем в чем заключается та специфическая физиологиче­ская «добавка», благодаря которой первые из этих форм превращаются во вторые и наоборот. Здесь все еще покры­то густым (будем надеяться, предрассветным) туманом незнания, почти столь же непроницаемым, как и тот, ко­торый более полувека назад привел Freud к пессимистиче­ским мыслям о непродуктивности физиологических категорий, как средства разработки психологических кон­цепций.

И несмотря на все это, мы совершили бы очень боль­шую ошибку, если бы при рассмотрении «бессознательно­го» отвлеклись от анализа его физиологических основ. Нам следует только отчетливо представлять специфиче­ский аспект, в котором этот анализ правомерно прово­дить.

В данном случае речь должна идти пока не столько о каких-то конкретных физиологических механизмах, реа­лизующих интересующие нас проявления, сколько об оп­ределенных тенденциях в современном развитии физиоло­гических представлений. Эти тенденции объясняют, почему мы вынуждены признать реальность феномена «бессоз­нательного» как одной из форм работы мозга, и созда­ют одновременно общие теоретические посылки для выявления нейродинамической основы этого феномена и его более глубокой нейрофизиологической интерпре­тации.

Если мы так истолкуем роль, которую нейрофизиологи­ческий анализ должен выполнять при разработке пробле­мы «бессознательного» на современном этапе, то перед нами сразу же раскрывается обширная область необходи­мых исследований. Важно рассмотреть связи, существую­щие между осознанием психических явлений и изменения­ми «уровня бодрствования» мозга; подвергнуть анализу реальность «отщепления» (диссоциации) как особенности динамики не только психологических содержаний, но и различных форм функциональной активности мозга, вы­ступающих обычно в виде слаженного ансамбля; сформу­лировать гипотезы об отношениях между активностью «бессознательного» и процессами переработки информа­ции в организованных определенным образом нейронных структурах и как итог всего этого дать дополнительные аргументы для критики устаревающих нейрофизиологиче­ских толкований, которые долгое время препятствовали пониманию неосознаваемых форм высшей нервной дея­тельности как активности, участвующей в организации приспособительного поведения.

Излагая выше проведенную в ГДР дискуссию о приро­де сознания [226], мы обратили внимание на то, что тра­диционные направления философского и психологического анализа уже сами на многих путях подводят к проблеме «бессознательного». Уже одно разграничение понятий «сознания» и «психики» ставит вопрос о существовании форм психики, существующих независимо от сознания, за его «порогом». Что же касается нейрофизиологической те­ории сознания, то ее роль в обосновании проблемы «бес­сознательного» проявилась прежде всего в том, что пред­ставление о «бессознательном» перестало быть чисто пси­хологической категорией и оказалось связанным в какой-то степени с концепцией конкретных физиологических меха­низмов мозговой деятельности. Начало этого включения идеи «бессознательного» в контекст физиологических трактовок было положено представлением об «уровнях бодрствования» мозга.