Шрифт:
Сцена была настолько нелепой и комичной, что почти негнущееся тело Вита еще раз содрогнулось от смеха.
Теперь и все прочие атакующие повторили движение своего вожака — упали на четвереньки. Что они собирались делать, было совершенно непонятно.
Кошка больше не делала попыток достать врага, только настороженно шипела, глядя на него.
Человек поднялся на ноги и, осторожно двигаясь и стараясь не поворачиваться к кошке спиной, подошел к пленнику.
Дальнейшую речь Вит понимал через слово. Похоже, это был язык Кланов, только искаженный почти что до неузнаваемости.
— Вас послать как знак, чужие! Ты не гневаться…
Он говорил долго, но понимать эту речь стало совершенно невозможно.
Какое там «гневаться»! Вит едва был способен дышать после очередного приступа смеха.
«Наверное, это бред. Предсмертный бред. Это был яд», — обреченно подумал он, закрывая глаза.
Но еще до этого он увидел, как рюкзак освобождают от продуктов, а потом с величайшими предосторожностями, невзирая на укусы и царапины, сажают туда Нэко.
Впрочем, кошка быстро поняла, что ничего плохого ее не ожидает. Да и на лежащих хозяев, кажется, чужие существа не собирались больше нападать. А главное, никто и не думал разлучать кошку с Ее Человеком.
Эпилог
I
…Если бы она поняла, что именно я знаю, меня наверняка убили бы в ту же минуту. Как здесь принято говорить — нейтрализовали бы. Возможно, даже без всякого милосердия. Просто скрутили бы и затолкали в печь их особого крематория.
Но не все для нее так просто.
Дело в том, что не было никакого переворота или покушения. Было испытание, устроенное лично для меня. С переворотом разобрались в лучших здешних традициях за несколько дней до нашей поездки. Так что теперь нескольких своих прежних допросчиков из «двойных номеров» я никогда не увижу. Чему, по правде, не огорчаюсь.
Но больше всего меня беспокоило вовсе не это.
Как раз в ту ночь, когда мы вернулись из этого парка, проклятого самим Сетхом, мне приснился сон. Они меня стали посещать очень часто, эти сны.
Но этот оказался особенным…
…С продажными «крысами» договориться удалось — у них были люди, которые за хорошие деньги готовы сделать что угодно. Например, предоставить коридор для выезда из осажденного города. Все очень просто: западному командованию сообщают, что у них передислокация, джипы, которые выезжают из города, — их джипы, атаковать их нельзя.
Только выезжать уже некуда — вся страна оказалась объятой пламенем, этот город был последним.
И все же решили прорываться. В конце концов, деньги откроют любые ворота.
А дальше случилось непредвиденное: НАТО атаковало колонну.
…Я видел все это как бы со стороны: как из бронированного джипа вытаскивают брата-лидера, как кто-то кричит «там убежище!», как его оттаскивают к дренажным трубам в разрытой канаве.
Поздно. Ничего уже было не изменить.
Кто-то навел на этот отряд самую обозленную из бригад мятежников. Бой оказался очень коротким. А потом наступила долгая смерть.
Вождя, которому прежде поклонялись, выволокли из укрытия. Он был ранен, но еще мог идти. И толпа поволокла его к своим машинам. Кто-то уже прямо сейчас готов был расправиться с вождем.
«Это он! Обыщите его, живей!»
Они ринулись рвать его одежду, какой-то мальчишка-щенок в серой кепке «Нью-Йорк» вытащил позолоченный пистолет вождя.
«Ты сосал наши деньги, собака?!»
Удар.
«Ты убивал людей, резал их в тюрьмах?!»
Удар. Еще. Еще.
В пах, по лицу, по ребрам!
«Не стреляйте! Харам! Позор!» — кричал жалкий, пожилой, окровавленный человек.
Эти крики только раззадоривали толпу.
Они едва сами не передрались за возможность ударить того, кто был прежде почти что божеством.
«Достань мобильник, Абдулла! Это надо запечатлеть!»
И они снимали происходящее, но снимавшим тоже хотелось нанести удар или хотя бы пнуть сапогом слабеющего вождя.
Кто-то выстрелил в ноги брату-лидеру, тот упал на землю — прямо под удары сапог. Потом его все же подняли и усадили на машину. И только в этот момент выяснилось, что не все, кто укрылся в канаве, были пойманы.
Бой оказался очень коротким. А когда он закончился, вождь так и остался лежать на джипе с простреленной головой.