– Меня предали, – хрипло сказал Искариот.

– Предали? – переспросил Каиафа, не удержавшись от язвительной ухмылки.

– Он назвал меня предателем! Мы только приступили к трапезе, полчаса назад, как он заявил, что среди его учеников есть предатель, и указал на меня! Они попытались схватить меня, но я убежал.

– Вот видишь! – обратился Каиафа к тестю. – Теперь и курицы заговорят!

– Что? – удивился Иуда.

– Спокойствие, – сказал Анна. – Когда и где это произошло?

– Полчаса назад на складе около Силоамского источника. Я покажу вам дорогу.

– Склад, – задумчиво произнес Годолия. – Не удивлюсь, если здесь замешан Иосиф Аримафейский.

– Так оно и есть, – подтвердил Искариот.

– Не важно, кому принадлежит помещение, – заговорил Анна. – Надо немедленно послать туда охранников.

Годолия, которого этот приказ касался непосредственно, медленно вытер губы. Повернувшись к Анне, он сказал:

– Единственное, что мы можем поручить охранникам, – так это перебить там всю посуду.

– Что?! – воскликнул Каиафа.

– Иисус и его сотрапезники не станут дожидаться нас.

В комнату вошел левит и сообщил, что римский командир хочет видеть первосвященника. Искариот дрожал от страха. Священники обменялись взглядами.

– Пусть войдет, – сказал немного растерявшийся Каиафа.

– Добрый вечер, ваше святейшество, – сказал командир, решительно направившись к первосвященнику.

– Это дом священника! Не дотрагивайся ни до чего! – воскликнул Каиафа.

– Только мои ноги дотрагиваются до земли, – с откровенной иронией в голосе заметил командир, позволив себе немного расслабиться. – Но я думал, что это вы не входите в дома язычников.

Он говорил на превосходном арамейском языке. Вероятно, он уже много лет служил в Палестине. Каиафа, Анна и Годолия сразу же поняли, что за нарочитым спокойствием пришельца, его горящими глазами и начищенными до блеска доспехами таится угроза, и поэтому ничего не сказали в ответ.

– Его превосходительство прокуратор Иудеи Понтий Пилат, – продолжил командир, – поручил мне сообщить вам, что Иисус Галилеянин не должен быть арестован без участия римских солдат.

Он посмотрел на дрожавшего Искариота с равнодушием, с каким обычно смотрят на бродячих собак. Трое священников молчали, обдумывая смысл послания.

– Такие предосторожности излишни, – наконец сказал Каиафа. – Мы арестуем человека тайно. Это не вызовет никаких волнений.

«Но как Пилат узнал о наших планах?» – мысленно спрашивали себя Анна и Годолия.

– Тайно или открыто – это не имеет значения, – возразил командир. – Приказ есть приказ. Могу добавить, что, если арест будет произведен без участия римлян, прокуратор Иудеи отдаст приказ освободить Иисуса.

– Речь идет о религиозном деле, – заметил побледневший Годолия. – Нам запрещают арестовывать возмутителя спокойствия?

– До сих пор его действия не вызывали беспорядков, – сказал военный. – Вас всего лишь просят выполнить приказ прокуратора Иудеи. Вот и все. Спокойной ночи.

И командир ушел.

Трое священников были возмущены до глубины души. Иуда жадно ловил ртом воздух.

– Что это значит? – наконец произнес Каиафа. – Или он запрещает намарестовывать Иисуса, или он потерял к нему интерес. Зачем нужны солдаты?

Годолия прошелся по комнате.

– Пилат, – начал он, – допускает, что это религиозное дело и что охрана Храма уполномочена, в соответствии с нашими договоренностями с Римом, арестовать Иисуса.

– Значит, – сделал вывод Годолия, подняв вверх указательный палец, – он хочет, чтобы мы не ударили в грязь лицом, вот и все. Он не хочет, чтобы человек был убит во время ареста, например.

– Но почему Пилат проявляет к Иисусу столь пристальный интерес? – прошептал Анна.

В комнату вновь вошел левит и сообщил, что шестеро вооруженных римских солдат ждут у дверей. Их возглавляет командир, который только что здесь был.

– Им известно не только о наших действиях, но даже о планах, – сказал Годолия.

– Хорошо! Хорошо! – раздраженно воскликнул Каиафа.

– Позволят ли они нам распять его? – спросил Анна у Годолии.

– Сомневаюсь, – ответил Годолия. – Такой интерес свидетельствует о том, что прокуратор откажет нам в разрешении.