– Это необходимо сделать, – твердо произнесла Прокула.

Прокуратор вновь зашагал из угла в угол.

– Надеюсь, что это наказание удовлетворит их, – прошептал Пилат. Повернувшись к жене, он приказал: – Довольно!

Немного помолчав, Пилат сказал Иисусу:

– Иди со мной!

Они вышли на улицу. И сразу же сотни бородачей устремили на них взоры.

– Вот он, – сказал Пилат. – Мне не в чем его упрекнуть. Посмотрите на него!

И снова протяжный вой, и снова сжатые кулаки. Вдруг первые ряды зашевелились. Каиафа, Анна и Годолия пробивали себе дорогу сквозь толпу.

– Прикажи его распять! – требовательно сказал Каиафа.

Толпа закричала. Пилат оскалился.

– Он уже был наказан бичеванием!

– Я сказал: распни его! – воскликнул Каиафа.

– Повторяю: нет ничего, в чем его можно было бы упрекнуть!

– У нас есть закон, и в соответствии с этим законом, который Цезарь обещал уважать, этот человек должен быть приговорен к смертной казни, поскольку он богохульствовал, утверждая, будто он Сын Бога! – прокричал Годолия.

– Уведите обвиняемого, – приказал Пилат стражникам.

Недолго думая, прокуратор пошел вслед за ними.

– Послушай, еще есть время все изменить. Кто ты? – обратился Пилат к Иисусу.

– Если я скажу, что я сын Иосифа и Марии, это ничего не даст. Я нашел своего Отца, но они не знают Его. Я воплощаю собой Отца, которого они подвергают бичеванию. Ты и Ирод, вы хотите впутать меня в их интриги, однако ваши планы обречены на поражение. Вы не сможете меня спасти. Жребий брошен. Все это должно закончиться. Единственный способ истребить зло – это принести меня в жертву.

– Тебе наверняка известно, что я наделен властью либо освободить тебя, либо распять, – сказал Пилат. – Я предпринял попытку тебя спасти, но сейчас ты должен мне помочь.

– Ты не имел бы надо Мною никакой власти, если бы не было дано тебе свыше; посему более греха на том, кто предал Меня тебе.

Из глубины помещения вышла Прокула и срывающимся голосом спросила:

– Разве мы не можем порвать невидимые нити, связывающие тебя с твоими палачами?

Иисус повернулся к ней. Возвышенное создание, которое в отчаянии заламывало руки.

– Это было написано с самого начала, – ответил Иисус.

– Но так ли это? – возразила она.

– «Он истязаем был, но страдал добровольно и не открывал уст Своих, – читал Иисус на древнееврейском языке, – как овца, веден был Он на заклание, и как агнец пред стригущим его безгласен, так Он не отверзал уст Своих. От уз и суда Он был взят…» Понимаешь ли ты древнееврейский язык, женщина?

Прокула отрицательно покачала головой.

– Когда станешь понимать этот язык, почитай Книгу пророка Исайи.

Прокула застонала.

– Я ненавижу иудеев! О, как я ненавижу эту покорность судьбе!

И Прокула стремительно вышла.

– Член Синедриона по имени Годолия просит разрешения побеседовать с вашим превосходительством, но на улице, – доложил секретарь Пилата.

Пилат вышел и спустился на лифостротон. Годолия подошел к нему.

– Это длится уже достаточно долго, ваше превосходительство, – сказал Годолия. – Ты должен понимать, что мы не изменим своего мнения. Кроме того, осужденный должен быть распят до захода солнца.

– Ты приказываешь мне? – возмутился Пилат, неистово двигая челюстями.

– Мы просто сообщаем тебе, что, если преступник не будет распят в установленные сроки, мы отправим посольство в Рим с жалобой, что ты попираешь наши законы, защищая самозванца, который требует отдать ему императорскую провинцию. Тебе все ясно?

Пилат повернулся спиной к Годолии и отправился во дворец, где приказал секретарю вынести на террасу лохань с водой и кусок ткани. Вновь появившись перед раввинами, прокуратор прокричал.

– Невиновен я в крови Праведника Сего; смотрите вы.

Кровь Его на нас и на детях наших! – закричали в толпе.

Пилат опять вернулся во дворец и приказал выдать Иисуса раввинам.

Черный полдень. Свинцовые тучи удивительно быстро закрывали небо над Иудеей.

Римские солдаты вывели Иисуса наружу, на верхнюю из ступеней, отделявших лифостротон от террасы. Иисус покачнулся, когда посмотрел на охранников Храма, ожидавших его внизу.