А пока самое главное — преодолеть открытый участок земли и добежать до кустарника, где спрятаться от воинов будет проще.

Оглянувшись, Мануэль, к собственному удивлению, не заметил погони. Возможно, воины Каонабо просто не знали, куда он побежал.

Набрав полные легкие воздуха, саламанкский идальго выдыхал его уже на бегу. Теперь у него не было времени для того, чтобы оглянуться, и возможности притаиться за укрытием. Только бы добраться до крупного серого камня, расположенного примерно на полпути до кустарника!

Это ему удалось. Пытаясь отдышаться, Мануэль осторожно выглянул из-за валуна. На вершине холма все еще двигались люди, но ниже, между соснами, никого не было видно.

На пути к заветной цели, прямо за камнем росли кактусы в человеческий рост. Бежать к кустарнику можно было либо справа от них, либо слева. На раздумья времени не было, и Мануэль, положившись на удачу, бросился вперед, обогнув заросли справа.

Через мгновение, когда острая боль пронзила плечо, он понял, что выбор был неудачен.

Скривившись и закусив губу, Мануэль добежал до кустарника и лишь после этого осторожно выглянул из зарослей. Три индейца, отделившись от линии сосен, бежали через открытый каменистый склон. Все трое находились значительно левее валуна. Это означало, что, если бы Мануэль побежал не справа, а слева от кактусов, они бы его просто не увидели.

Опять эти «если бы», думал Мануэль, выдергивая стрелу и морщась от обжигающей пульсации в правом плече. Перезарядил пистолет — благодаря шуму ветра и неожиданному раскату грома можно было не заботиться о соблюдении тишины. Тщательно прицелился и выстрелил. Один из преследователей упал, раскинув руки. Двое других поспешно вернулись в защищенное соснами пространство.

Похоже было, что этих воинов — то ли карибов, то ли столь воинственных таино, что их кроткие собратья считали их карибами, — пугало только огнестрельное оружие. Да и что еще могло остановить врага при таком численном перевесе, если не огонь?

Перевязать рану жгутом Мануэль не мог. Для этого требовалась посторонняя помощь. Теперь ему, возможно, предстояло истечь кровью.

Мануэль вспомнил Эсковедо и похолодел от ужаса. Наконечник этой стрелы тоже мог быть отравленным! Если это так, смерть наступит еще раньше, чем от потери крови.

Если бы только он побежал не справа, а слева от кактусов!

Если бы он остался в Ла Навидад, вместо того чтобы сопровождать индианок!

Если бы он неостался в Ла Навидад, а вернулся с адмиралом в Кастилию!

Если бы «Санта-Мария» не разбилась на рифы!

Ему казалось, что терзаемое болью плечо в то же время немеет, теряя чувствительность. Мануэль понимал, что столь противоречивое переживание невозможно, что его породил страх оказаться отравленным. Сердце оглушительно барабанило в груди, как будто посылая толчками кровь к пораженному месту.

Надо было немедленно прогнать страх. Затуманивая мысли, он мог только помешать принятию быстрых и правильных решений.

Но ведь стрела действительно, возможно, отравлена, как и та, что поразила бедного, никому не причинившего зла Эсковедо!

Перед глазами Мануэля возник образ Педро, замученного до смерти теми, на кого он так хотел наброситься сам…

Заскрипев зубами, Мануэль, презирая себя за безволие, опять погрузился в бесполезные размышления о том, что было бы, «если бы». Ему казалось, что от него ускользает нечто важное, предельно важное, связанное с этими мыслями, отчего они, возможно, и не были лишены смысла.

Внезапно, всплыв яркими картинками, нахлынуло воспоминание, чуть не ослепившее Мануэля: зубчатые башни Гранады на холме; падающий с лошади рыцарь; рука, выпускающая меч. И сам Мануэль, полностью изменивший ход событий силой своего желания!

У саламанкского идальго перехватило дух. Ведь это же произошло на самом деле! Так ли уж важно, что другие об этом не помнят?! Он ведь это сделал! Это вовсе не привиделось ему в приступе безумия, как он сам себе внушил. В конце концов, будь Мануэль сумасшедшим, это давно проявилось бы еще в чем-нибудь.

Почему же он так испугался собственного дара, что гнал от себя воспоминание и в конце концов действительно забыл о случившемся?

Да потому что с детства знал, что колдовство связано с дьяволом! Что за это можно попасть на костер!

Но ведь он, Мануэль де Фуэнтес, не заключал союза с дьяволом! Уж это-то он знал наверняка. Скорее его заключили те, кто сжигали людей живьем. Да и что дурного было в спасении христианского рыцаря от руки сарацина?

Может быть, то, что из-за этого погиб мусульманин?