Бехике стал мерно поводить головой в такт производимым нами звукам, затем встал и задвигался. Глаза его закатились, прикрытые веки вздрагивали. Время от времени он издавал крик, стон, бормотание, потом замолкал.

Пение становилось громче. Кто-то бил деревянным молотком по стоящему на полу огромному барабану. Остальные вторили его гулким ударам встряхиванием погремушек. Время остановилось, и я не знал, долго ли мы так танцуем. Лица конкретных людей, разрисованные краской, узнать было невозможно.

Видел бы меня сейчас монах, который хотел отправить Лолу и Зенобию на костер за ведовство! Видел бы меня адмирал Колон… Видел бы меня любой человек из моей прошлой жизни. Сколькие из них поняли бы и не осудили меня? Двое, трое?

Церемония кохобы без какого-либо заметного перерыва перетекла в массовое празднество арейто с участием всех жителей поселка. Разрисованные, раскрашенные алой, черной и белой краской, радостные люди пили пьянящий напиток бехуко,передавая друг другу кувшины, и танцевали вокруг костров под ритмичный треск и шум на площадке табей перед большим жилищем нитаино — той самой, где иногда проходит игра в мяч. Мужчины и женщины проносились мимо меня, размахивая мараками, издавая всевозможные звуки из глиняных и костяных свистелок, из труб и флейт. Непрерывно грохотал барабан. Искры костра танцевали в воздухе и гасли.

И я, подхваченный хороводом, танцевал вместе со всеми, играя на своей собственной флейте с двумя октавами, а на груди у меня подпрыгивали бусы из ракушек и семян. Над всем этим шумом возвышался голос бехике, произносивший нараспев сказание о возникновении богов и людей, о деяниях древних героев, о любви и сострадании, об этом прекрасном мире, насквозь пропитанном тайной и красотой, мукой и радостью.

Вот вам и музыка, кабальеро Мануэль де Фуэнтес из университетского города Саламанки!

На следующий день, по окончании обычной совместной трапезы в каней, за которой мы на сей раз обсуждали не мифологию таино, а свойства целебных трав и их применение против укусов змеев и скорпионов, жена и сын бехико вышли, оставив нас наедине.

— Равака, ты, возможно, злишься на людей коки, которые привезли тебя сюда против твоей воли и не дают вернуться к своему народу, — молвил старик.

Я обомлел. Наконец-то он заговорил о том, что я пытаюсь выяснить с тех самых пор, как нахожусь здесь.

— За то, что нашли меня и привезли сюда, я могу только благодарить, — ответил я. — Ведь в противном случае карибы Каонабо, скорее всего, убили бы меня там, как они убили других моих соплеменников. Но я действительно не понимаю, почему мне не дают отправиться на Гаити вместе с рыбаками и держат здесь, говоря, что я должен охранять людей коки! Я этого не понимаю. Если бы я бьш пленником, бехике не передавал бы мне своих знаний.

— Ты не должен держать на нас зла и считать себя пленником! Когда наши люди нашли тебя на Гаити, они увидели при тебе камень в форме коки. Поэтому и привезли тебя сюда.

Я даже привстал. Вон оно что! Все произошло из-за того маленького камушка, похожего на лягушонка, который все еще хранится у меня?! Из-за камня, в другой реальности побывавшего на дне мангрового болота? Получается, что, если бы тот свой опыт с изменением яви я произвел с каким-нибудь иным предметом, то сейчас меня бы здесь не было? А где бы я был? Погиб бы вместе с остальными обитателями форта Ла Навидад? Или, воспользовавшись своим даром, сумел бы избежать смерти и прятался бы где-то в течение того месяца, что оставался до прибытия флотилии Колона?

Бехике задумчиво склонил голову, качнув высокими перьями, которые увенчивали его макушку. Затем снова взглянул на меня своими черными, зоркими, несмотря на возраст, глазами в паучьих лапках морщин.

— Я не знал, что с тобой делать. Я даже не мог решить, дух ты или человек. Теперь я знаю, что ты человек и что много подобных тебе людей прибыли после тебя на Гаити. Полученные мною знамения говорят, что от этих пришельцев исходит очень большая опасность для всех добрых людей таино, в том числе и для моего народа. Народа коки, который теперь и для тебя не чужой.

Не могу не согласиться с ним. Он прав касательно опасности, исходящей от католиков из Европы. Достаточно вспомнить рассказы, которых я наслушался во время осады Гранады от старых солдат и рыцарей о том, что они творили с маврами в Басе, Альхаме, Малаге и в других местах. Достаточно вспомнить костры, на которых они сжигают тех, кого подозревают в ереси или колдовстве, то есть, по сути, тех, кто мыслит иначе. Достаточно вспомнить судьбу моих предков-альбигойцев.

Относительно народа коки он тоже прав. За это время я не просто привык к своим односельчанам. Я в какой-то степени даже привязался к ним. Несмотря на все различие в привычках и мышлении, я никогда не встречал сообщества людей столь же дружелюбных, незлобивых, по-детски наивных и всегда готовых прийти на помощь друг другу. Когда вернусь в Кастилию, мне будет не хватать жизни нагишом среди девственного леса вместе с этими людьми с медно-коричневой кожей. И по Зуимако я тоже буду скучать.