Шрифт:
Голос его гремел у девушки над головой так, что она съежилась. Конечно, конечно, Учитель прав, тысячу раз прав, и с ее стороны было просто преступлением не подумать об этом! А ведь она уже собиралась обвинить двух провожатых бог знает в чем!
— Прости меня, Учитель, — прошептала она сквозь слезы раскаяния. — Я действительно не подумала. Я слишком глупа.
— Богу так же не нужна твоя гордыня, как и твое уничижение, — ровным голосом произнес Данила. — Ты не глупа, но запомни: кроме тебя, здесь все уже проходили Путь. И они прошли его до конца. В этот раз они получат свои имена, и ты тоже! И дела каждого из них чисты, так же как и помыслы. Ступай, молись. И я буду молиться за тебя.
Она наклонилась к руке Учителя, мысленно вознося молитву. И не заметила, каким внимательным взглядом обменялись над ее головой Учитель и один из провожатых.
Глава 6
Обычно, возвращаясь домой, Эдик звонил в дверь — ему нравилось, что Наташа встречает его. Но сегодня он открыл своим ключом, помня, что жена ушла за Тимофеем в садик.
В холле стояла Евгения Генриховна, нервно сжимая под горлом шелковый черный палантин с красными разводами, подаренный ей Аллой Дмитриевной.
— Мама? — удивился Эдик. — Ты же собиралась в офисе остаться подольше…
— Мне с тобой нужно поговорить. — Голос Евгении Генриховны звучал напряженно.
— Что-то случилось?
— Мне нужно с тобой поговорить, — повторила мать. — Пойдем ко мне.
Быстро войдя в комнату, она плотно прикрыла дверь и зачем-то выглянула в окно. Эдик бросил пиджак на спинку кресла и подошел к матери. За окном по снегу, казавшемуся в сумерках серо-синим, неприкаянно ходил Сергей Кириллович, рассматривая ветки, и время от времени грозил кому-то кулаком.
— Совсем старый он стал, — рассеянно проговорила Евгения Генриховна, — надо что-то с ним придумать. Ты знаешь, что он на днях на Илону набросился?
— На Илону? — поразился Эдик. — Нет, не знаю. За что?
— Без причины. Во всяком случае, видимой.
— Знаешь, мам, при том, как ведет себя твоя уборщица, — Эдик подчеркнул слово «твоя», — я бы ничему особенно не удивлялся. Он что, ударил ее?
— Да нет, она в дом забежала. Но, согласись, некоторая тенденция просматривается…
— Почему бы тебе не решить этот вопрос? — негромко спросил Эдик.
Евгения Генриховна промолчала, но переспрашивать он не стал, потому что ответ был известен. Сергей Кириллович, помимо всего остального, был хорошим Знаком. И постоянно подкидывал такие Знаки госпоже Гольц.
— О чем, собственно, я с тобой хотела поговорить… — Евгения Генриховна поморщилась и потерла лоб. — Эдик, последнее время некоторые Знаки были очень нехорошими. У меня такое ощущение, будто что-то случится. Причем вот-вот.
Эдик глубоко вздохнул, стараясь не раздражаться. Мать заводила с ним подобный разговор в третий раз.
— Мама, я тебе уже говорил — перестань так воспринимать Наташу. Я понимаю, что она, как ты выражаешься, человек не нашего круга. Но, в конце концов, она моя жена! Сколько можно говорить об одном и том же? Хочется тебе видеть в ней плохой Знак — пожалуйста, но я не хочу это обсуждать!
Евгения Генриховна внимательно посмотрела на взволнованного сына и отстраненно подумала, что раньше он никогда не выходил из себя так быстро.
— Эдик, ты меня не понял. — Она подошла к столу и машинально поменяла местами часы и портрет Элины. — Я вовсе не о твоей жене. Во всяком случае, надеюсь, что дело не в ней.
— Тогда о чем?
Евгения Генриховна глубоко вздохнула и оглянулась в поисках подходящего Знака. Ничего. Ну что ж, придется говорить все, как есть.
— Кто-то ворует информацию о бизнесе, Эдик. Один из тех, кто живет в доме.
Выйдя из кабинета через полчаса, Эдик подошел к лестнице, собираясь спуститься вниз, и остановился. Внизу щебетал Тимоша, но Наташа, против обыкновения, не чирикала вместе с ним что-то незамысловатое, а отмалчивалась, изредка вставляя «да-да» или «конечно-конечно». С внезапно обострившейся интуицией он догадался — что-то не в порядке, но задумываться над тем, что может быть не так, ему не хотелось. Того, что сообщила мать, было вполне достаточно для обдумывания на всю ближайшую неделю.
— Да мало ли кому ты говорила о помещении на Ивановской, — убеждал он Евгению Генриховну двадцать минут назад. — Неужели ты можешь всех помнить?
— Я сказала о нем только один раз — тогда, за воскресным ужином, — возразила она, — и больше тема ни с кем не обсуждалась. Эдик, твои возражения бесполезны. Я сама уже все обдумала сто раз и вынуждена признать, что других вариантов нет.
Эдик помолчал, нервно потирая пальцы об ладонь. Из рассказа матери следовало, что к хозяину площади, которую он собирался продать госпоже Гольц, неожиданно заявились незнакомые люди и вежливо «уговорили» его продать собственность не ей, а им. Собственник был давним знакомым семейства Гольц и полагал, что оказывает большую услугу, предлагая Евгении Генриховне почти семейную сделку. То, что информация вышла за пределы семьи, привело его в такую ярость, что он отказался сообщать Евгении Генриховне подробности встречи с новыми покупателями и принимать от нее извинения. Она смогла от него добиться только одного — чтобы он назвал имя нового владельца. Степан Затрава.