– Где ты была вчера?
– спросил Брок.

– В оранжерее. Целый день бродила. Знаешь, Брок, я нашла там вот это, ответила Любава и протянула Броку небольшой треугольный предмет, небрежно сработанный, с наплывами, некогда, наверно, прозрачный, но помутневший от времени, с металлической булавкой.

– Брошка, - сказал Брок, рассматривая находку.
– Женское украшение. Его носят на Земле. Во всяком случае, носили. Интересно, чья она?

– Кого-то из тех, кто был здесь до нас, - произнесла тихо Любава.

За стеной сырой ветер гнал по земле опавшие листья. Выбежать бы туда, почувствовать под ногами влажную почву, вдохнуть запах вянущих трав, подставить лицо дождю!

– Послушай, Брок, а ведь мы с тобой, можно сказать, так и не ходили по земле, - сказала Любава.

– Поздравляю с открытием!
– ответил Брок. Пройдясь по залу, он поднял за фонтаном блокнотный листок.
– Это еще что за послание?
– сказал он и протянул листок Любаве.

– Наверно, Брага обронил, - сказала Любава, рассматривая вязь интегралов.
– Верни ему.

Брок забрал листок.

– Вот еще!
– ухмыльнулся он.
– И не подумаю.

– Может, он нужен Петру.

– Зачем? У Петра все вот здесь, - сказал Брок и похлопал себя по лбу. Затем сложил бумажного голубя и поднес его Любаве.

– Спасибо, - сказала Любава и зашвырнула голубя Брока.

Птица, описав плавную траекторию, поднялась почти до самого потолка, ткнулась носом в невидимую преграду и, словно подстреленная влет, кружась, упала к ногам Любавы.

Девушка подняла голубя.

– Отсюда не вылетишь, - сказала она.

Брок огляделся и, убедившись, что в зале никто из орионцев не появился, подошел к Любаве.

– Знаешь, Любава, мы можем быть удачливее, чем этот голубь, - прошептал он.

– Ты о чем, Брок?
– вскинула брови девушка.

– Давай убежим отсюда!

– Вдвоем?

– Вдвоем.

– Ты открыл способ проходить сквозь стены?
– осведомилась Любава.

– Не смейся. Кроме стен, есть еще и пол, - ответил негромко юноша.

Любава задумчиво расправила мятого бумажного голубя, затем опустила взгляд: под прозрачным полом, как всегда, клубились темные облака.

– Нет, в зале пол прочный, его не пробьешь, - лихорадочно зашептал Брок, вплотную приблизившись к Любаве.
– Я придумал другой план... Мы сделаем подкоп из оранжереи и выйдем наружу. А уж там, на свободе, мы найдем способ освободить остальных! Яму в оранжерее замаскируем, ее никто не обнаружит... Я отыскал там, за мостиком, одно глухое местечко... Ну как, согласна?

Выпалив все единым духом, Брок умолк, ожидая ответа.

– Почему ты не хочешь посвятить в свой план остальных орионцев? спросила Любава после паузы.

Брок опустил голову.

– Я ожидал этого вопроса, - ответил он еле слышно.

– А все-таки?
– настаивала Любава.
– Разве ты забыл, что по Уставу космонавта...

– Я не хуже тебя знаю Устав космонавта!
– взорвался неожиданно Брок.

– Так в чем же дело?

– А в том, что мы не на "Орионе"!

– Экипаж корабля никто не распускал, - сказала Любава.
– Поэтому независимо от того, находится ли экипаж на борту или высадился на какую-либо из планет. Устав космонавта продолжает действовать...

В отличие от Брока, который все сильнее горячился, Любава говорила спокойно, обдумывая каждое слово.

– "На какую-либо из планет"!
– подхватил Брок последние слова Любавы, не дав ей договорить.
– Да пойми же ты, что речь идет не о какой-либо из планет, а о Земле!

Любава пожала плечами:

– Не вижу разницы.

– Очень жаль, если так, - сник Брок. Вспышка его погасла, и он снова заговорил тихо.

Любаве очень хотелось приободрить Брока, сказать ему ласковые слова, но она помнила и другое: капитан не раз повторял - и в полете, и здесь, на суровой и загадочной Земле, - что, если дисциплина в экипаже разладится, орионцы могут считать себя обреченными.

– Почему ты говоришь шепотом?
– спросила Любава.

– Я бы не хотел, чтобы о моем плане узнал капитан...
– не поднимая головы, произнес Брок.
– Он запретит делать подкоп. А кроме того...
– Брок снова оглянулся и закончил так тихо, что Любава скорее прочла по движению губ: - Я боюсь, что меня услышит Семиглаз.

– Ничего не выйдет из твоей затеи, Брок, - сказала Любава.
– Неужели не понимаешь?

Брок вздохнул.

– Понимаю, - словно эхо, откликнулся он.
– Но жить в бездействии больше не могу.