Он попытался отвести проворные руки Риты от своего пояса, но не успел. Девушка расстегнула молнию на джинсах с ловкостью, свидетельствующей о большом опыте в такого рода делах.

– Прекрати, – пробормотал Рома, отбиваясь. – Я не сплю с женщинами, которые хотят не меня. Ты ведь просто хочешь отомстить. Да и меня не возбуждают девочки, чью письку я видел еще лысой…

Ответом ему стал сладкий шепот:

– Зачем ты врешь, Грин… Дай мне немного счастья

– Это не будет счастьем, Рита, – возразил Грин и чуть не вскрикнул. Девушка перенесла поцелуи зону намного ниже шеи парня.

Грин взял ее за плечи и с усилием оторвал от себя. Теперь они сидели рядом на топчане, и Грина просто трясло. Но Рита этого не замечала, как и не замечала почти ничего вокруг.

– А Рикошет бы дал! – крикнула Рита, но Грин слышал, что она чуть не плачет.

Рома хотел напомнить, кому сейчас дает Рикошет, но сдержался.

– Нет, – сказал Грин. – Нет, Рита. Ты единственное, что у меня осталось. Я не могу.

Рита всхлипнула, а потом и зарыдала в голос:

– А Гарик единственное, что было у меня-ааа...

– Не плачь, – сказал Грин. – Ты же знаешь, что не могу видеть, как ты плачешь.

Рита рыдала.

– Ты и не ви-ии-дии-шь, – сказала она. – Темно здесь…

Рома вздохнул. Затем обнял Риту за плечи и уложил на топчан, а сам встал над ней, опираясь на локти и колени. Топчан угрожающе хрустнул, но выдержал. Грин глубоко вздохнул, зачем-то посмотрел в окно, где кроме одинокого фонаря странной формы… а нет, это луна… ничего не было, и поцеловал ее в шею. От неожиданности Рита перестала рыдать.

– Хорошо, я тебя трахну, – сказал Рома и лег на нее.

– Какой ты тяжелый, – пискнула Рита.

Грин был всего на полголовы ниже Рикошета, но намного стройнее бас-гитариста. Рома поднялся, подвинул на столе банку с огурцами, сбил в кучу стопки, чашки и доску с остатками рулета. Посуда, сталкиваясь между собой, жалобно зазвенела, но славу богу, ни разу не раздалось резкого «кряк», свидетельствующего о том, что что-то все-таки разбилось. Затем Рома вернулся к ошеломленной девушке – Рита неподвижно лежала на топчане, не понимая, что он делает – обхватил девушку за талию и посадил на стол.

– Только это будет дорого стоить, – чуть задыхаясь, сказал Грин.

Рита закусила губу. Он стоял перед ней, весь облитый лунным светом, и она впервые заметила, какое красивое у Грина тело. Не бездумно перекачанное, какое было у Леши, а сильное и гибкое, как у юного бога.

– Сколько?

– Восемьдесят рублей. Столько стоит место в купе. Плацкарта, наверно, дешевле, но там все забито…

Рита вздрогнула. Затем спрыгнула со стола и вышла из кухни.

Алик сидел на табурете посреди унылой плоской равнины. Пейзаж уже успел ему порядком поднадоесть, да и табуретка была на редкость неудобной. Сначала Алик думал о предстоящей встрече, но последние минут пять все его мысли крутились вокруг одного – почему, интересно, нельзя было поставить здесь офисное кресло? Лиловая, в черно-красных разводах равнина по гладкости не уступала паркету.

Алик увидел Рикошета, когда тот уже поднимал ногу, собираясь сделать шаг к нему. Алик вскочил с табуретки и рявкнул:

– Стоять!

Рикошет опустил глаза и увидел красную черту у самых своих ног. На фоне строгих тонов окружающего пейзажа она казалась отвратительно яркой. Парень засунул руки в карманы и независимо качнулся на пятках.

– Сколько можно повторять, – проворчал Алик, подходя к Рикошету. Он остановился, не доходя до черты каких-нибудь двух шагов. – Сдай назад немного.

Рикошет сделал широкий шаг назад.

В первую их встречу Рикошет дико испугался, но потом привык. Да и погибший любовник посещал его не так уж часто. Последний раз Алик приходил к Рикошету в ноябре. Тогда Алик сказал, что Леша убит, и больше опасаться нечего. Юный планоторговец был единственным, кому был известен истинный владелец теперешнего паспорта и имени Рикошета. Алик сказал так же, что Рита в больнице. Он назвал отделение и номер палаты. Рикошет, проснувшись, купил цветов и фруктов, и пошел в больницу, чувствуя себя полным дураком. И там выяснилось, что Алик сказал правду. Как и всегда.

– А ты молодец, – сказал Алик. – Я уж боялся, что ты не выкарабкаешься.

Рикошет чуть улыбнулся:

– Боялся? Не надеялся?

Алик тоже усмехнулся.

– Я не ревную, – сказал он спокойно. – Не до того мне теперь.

Рикошет почувствовал, что лицо его заливается краской. Такая чувствительность кожи доставляла ему много проблем в юности, но с годами Рикошет справился с этим. Он разучился краснеть.

– Держись за этого мальчика. Он тебя любит, – как ни в чем ни бывало продолжал Алик.