Тем временем администрация продолжала активную обработку наиболее влиятельных слоев американского общества в пользу своих военных программ.

По словам Арманда Хаммера, присутствовавшего 16 мая на закрытом заседании в Белом доме, на которое президент пригласил около ста ведущих бизнесменов-руководителей крупнейших корпораций США, Рейган призывал крупный бизнес поддержать программу развертывания стратегических ракет „МХ" и оказать непосредственное воздействие на „своих" сенаторов и конгрессменов.

Рейган подчеркивал, что без осуществления программы „МХ" и некоторых других стратегических программ СССР не будет вести серьезные переговоры с США. Это, дескать, показывает история. Сначала конгресс должен их одобрить и запустить в действие, и только тогда СССР пойдет нареальные переговоры… Другого пути у США нет. Одновременно Рейган уверял, что он хочет мира, что попытки изображать его поджигателем войны — это происки его личных врагов. Он надеется, что все заложенные им военные программы приведут в конечном счете к разоружению. В этих целях — через некоторое время — Рейган не исключает и личную встречу с Андроповым.

Хаммер заметил, что он, откровенно говоря, все еще не разобрался вРейгане: вроде он искренне говорит о стремлении в конечном счете к улучшению отношений с Москвой и к разоружению, но все его практические действия идут в прямо противоположном направлении.

Советская позиция в отношении встречи с Рейганом была четко изложена 8 мая 1983 года, когда И.Ганди предложила провести встречу в Нью-Йорке глав государств — членов ООН. Советский посол в Дели передал ей развернутый ответ, в котором выражалось нежелание Андропова встречаться с Рейганом в рамках предложенной Ганди инициативы.

Советский Союз в принципе положительно относится к организации советско-американской встречи на высшем уровне. Однако, отмечалось в письме, однако к проведению такой встречи нынешняя администрация США явно не готова, потому что это шло бы вразрез с ее намерением сохранить атмосферу напряженности в советско-американских отношениях, используя ее в целях дальнейшего раскручивания гонки вооружений. Признаков же того, что американцы могли сейчас пойти на изменение своего политического курса, пока нет. Поведение американской стороны в последнее время говорит, скорее, об обратном.

В этих условиях поездка Андропова в Нью-Йорк объективно дала бы Рейгану удобную возможность — в рамках общей встречи — свести советско-американскую встречу к мимолетному кулуарному мероприятию, которое не принесло бы никакой пользы делу мира и в то же время было бы использовано Рейганом в своих политических целях.

Кроме того, говорилось далее в ответе, такая встреча с Рейганом была бы расценена демократами, т. е. другой частью общественного мнения США, как своего рода поддержка Рейгану. Здесь обязательно будут упреки в наш адрес насчет вмешательства во внутренние дела Америки в пользу республиканцев, Рейгана. Думается, что этот фактор имел бы отрицательные последствия и был бы не в интересах ни советско-американских отношений, ни международной ситуации в целом. Вот почему, тщательно взвесив все обстоятельства, мы пришли к выводу, что поездка Андропова в Нью-Йорк не только не отвечала бы такой цели, о которой Выговорите, предлагая собраться в Нью-Йорке, но и могла бы дать, скорее, обратный результат.

Ганди с пониманием отнеслась к позиции Андропова.

В середине мая Рейган сделал заявление (без прямого обращения к нам) о том, что если Андропов приедет на Генеральную Ассамблею ООН, то онбудет готов с ним встретиться. Москва не реагировала на это заявление.

На слушаниях в сенатском комитете по иностранным делам (15 июня) Шульц впервые выступил с программным заявлением о политике администрации в области советско-американских отношений. Он подчеркнул при этом, что президент заранее лично одобрил текст его выступления.

Самое интересное в выступлении Шульца заключалось в том, что сам он считал это свое заявление (и, видимо, искренне) весьма важным потому, что в нем публично говорилось о готовности начать диалог с советской стороной по разным вопросам. Однако сказано это было как бы скороговоркой и на фоне повторяемого им стандартного тезиса администрации о политике с позиции силы. Короче, Шульц переосторожничал, и позитив в его речи прошел незамеченным для большинства прессы и иностранных наблюдателей, не говоря уж о критиках администрации из числа либеральных демократов. В Москве также не усмотрели чего-либо нового в выступлении госсекретаря. Думаю, что вообще недостатком госсекретаря было то, что он не давал нам негласно предварительных пояснений к наиболее важным заявлениям правительства США, особенно когда это касалось возможного улучшения отношений или попыток в этом направлении. В результате в Кремле их воспринимали в основном как пропагандистские (тут бы и пригодился конфиденциальный канал, если бы он функционировал!).

Как бы заверяя публично консерваторов в администрации и в стране, что он „правоверный" последователь Рейгана, Шульц снова стал проявлять активность.

Очередная пространная встреча Шульца со мной проходила как бы в три этапа: вначале беседа была наедине; затем в присутствии его основных заместителей (Дэм, Иглбергер, Бэрт) и наших посланников (Исакова и Соколова); потом опять вдвоем (в это время заместители госсекретаря давали дополнительные пояснения нашим посланникам по вопросам двусторонних отношений). На втором „этапе" присутствовали также по очереди Абрамович и Роуни, главы американских делегаций в Женеве. В общем, было довольно многолюдно и многословно.