Затем он довольно неожиданно спросил: „Не стоит ли сейчас на очереди Румыния? Это было бы уж слишком много, и американское общественное мнение было бы тогда трудно контролировать". Раск сообщил, что сегодня президент собрал около 20 лидеров конгресса. „Президенту пришлось нелегко на этом совещании", его критиковали за мягкость реакции.

Президент Джонсон, продолжал Раск, с самого начала своего президентства — возможно, этому далеко не всегда верили в Москве — стремился („такая у него была и осталась навязчивая идея") к тому, чтобы заметным образом улучшить отношения с СССР. В последнее время он уделял большое внимание вопросу ограничения гонки ядерных вооружений и соответствующим переговорам с СССР, будучи убежденным, что это является сейчас и на ближайшие 5-10 лет самой важной проблемой.

Президент всегда придавал особое значение возможности личной встречи с советскими руководителями. Он по-прежнему придерживается этой точки зрения.

Однако, подчеркнул Раск, сейчас в свете чехословацких событий, если говорить откровенно, мы толком не знаем, каковы перспективы наших отношений с СССР, и эта неопределенность беспокоит президента. С учетом реакции в мире и в самих США возможность продвижения вперед в названных выше вопросах сейчас затруднена. Президент вынужден считаться с общественным мнением своей страны, которое не поняло и не приняло бы каких-либо шагов президента в упомянутом направлении. В результате у президента и у правительства США не остается сейчас ничего иного, как сидеть и ждать развития событий в надежде, что все как-то образуется, иначе все намерения президента так и останутся намерениями, так как до конца пребывания администрации Джонсона у власти осталось не так уж много времени.

В целом беседа с Раском показала, что администрация Джонсона проявляла известную растерянность в связи с чехословацкими событиями.

Надо сказать, что спекуляции на Западе в отношении возможного советского вторжения в Румынию были вызваны в основном ее отказом принять участие в совместной акции стран Варшавского договора против Чехословакии. В Москве действительно были сильно раздражены поведением Чаушеску и даже пошли на демонстративное передвижение советских войск недалеко от границ с Румынией. Однако всерьез вопрос о вторжении в Румынию в Москве не стоял, ибо стабильность коммунистического режима там не вызывала беспокойства.

По свидетельству американского обозревателя Дрю Пирсона, на совещании президента с лидерами конгресса по поводу курса действий США в связи с вводом советских войск в Чехословакию Джонсон, рассерженный критикой в адрес правительства, воскликнул: „Вы что предлагаете, послать туда американские войска?" Он твердо заявил конгрессменам, что у США нет возможности, да правительство и не намерено предпринимать какие-либо далеко идущие шаги — помимо пропагандистских средств — в чехословацком вопросе, тем более военных мер, о которых „не может быть и речи". В результате довольно бурная встреча у президента закончилась безрезультатно.

27 августа Томпсон доверительно информировал меня о совещании у президента с участием начальников штабов. Было еще раз подтверждено, что США не будут реагировать военным путем на события в Чехословакии. Решили также не делать никаких дополнительных официальных заявлений с позиции правительства, помимо того, что уже заявлено было Джонсоном и Раском. Президент, по словам Томпсона, бросил в этой связи даже полушутливую реплику, что, мол, „надеемся, что в Москве оценят, что мы не очень задираемся".

28 августа Раск срочно вызвал меня к себе и заявил, что в течение последних суток они отмечают необычное движение советских войск у границ Румынии. Эти и другие факты вновь наводят американское правительство на мысль о готовящемся вступлении советских войск в Румынию. Сославшись на срочное поручение Джонсона, который звонил со своего ранчо, он с несвойственной ему эмоциональностью заявил для передачи Советскому правительству следующее: „Во имя всего человечества мы просим вас не делать этого, ибо последствия было бы трудно предвидеть.

Мы надеемся также, что сейчас не будут предприняты какие-либо меры или попытки в отношении Западного Берлина, что могло бы вызвать крупный международный кризис, который мы хотим всячески избежать. Все это было бы катастрофой для советско-американских отношений и для всего мира!"

По поведению Раска было ясно видно, что администрация действительно опасается новых акций СССР. Я посоветовал Москве дать срочный ответ, чтобы не доводить советско-американские отношения до опасного напряжения.

31 августа я посетил Раска поздно вечером дома (он жил в скромном арендованном коттедже) и передал ответ Советского правительства, в котором говорилось что „информация о предстоящем вступлении советских войск в Румынию подбрасывается правительству США определенными кругами и она не соответствует действительности. То же относится полностью и к вопросу о Западном Берлине".

Раск с заметным облегчением воспринял это сообщение.

Постепенно острота кризиса вокруг Чехословакии стала спадать. Однако вторжение в эту дружественную страну обошлось нам в политическом и моральном отношении очень дорого, и не только за рубежом, но и у себя дома.