и пожелал приятного аппетита. Дядька Петро предложил и ему пообедать, но тот

отказался, сказав, что скоро улетает к горноспасателям и поест уже там, так как

у них на первое был сварен борщ по-украински. Услышав такое, дядька Петро

безнадежно крякнул и расправил свои пышные усы.

— Как дела, парень? —

летчик дружески хлопнул меня по плечу. — Так значит, это ты тогда махал нам?

— Ага! — кивнул я.

— А мы от бури тогда

удирали! Ох, и гроза же была!.. Как вы ее хоть пережили-то? Мы все так

волновались за вас, а помочь ничем не могли…

— Да мы в пещере

отсиделись… Правда, чуть дубаря не дали… Там очень прохладненько было… —отозвался я.

— Ну, молодцы, стойкие

ребята! Если бы не та буря, мы бы вас тогда еще до вечера забрали! Ну, да

ничего, главное — все обошлось. Пусть уж лучше позже, чем никогда!

— Значит, Андрюха,

все-таки решил полететь? — спросил пилота дядька Петро и добавил, старательно

избегая акцента: — Может, все же пропустишь трошки перловочки, а то горняки, поди, борщ-то уже давно слопали…

— Нет, спасибо, Петро,

надо слетать еще разок, пока погодка что надо. Пошли, лучше поможешь нам

загрузиться.

— Ну, то всегда

пожалуйста! — оживился геолог, вставая и надевая панаму.

— Пока, ребятки!

Счастливо добраться до дома! — отдал нам честь летчик. — Уже вечером улетаете?

— Нет, только утром, —

отозвался я.

— А что так?! — удивился

пилот.

— Та вертушка трошки

пидломалась! — встрял в разговор дядька Петро, снова щедро перейдя на

украинский.

— Вот, Петро, я всегда

говорил, что моя «Аннушка» надежнее этих винтов!

— Спасибо вам! У вас

такая красивая форма! — сказала Пашка летчику Андрею, и эти вот ее слова дали

старт нашему стремительному расставанию.

Летчику этот комплимент,

видно, понравился, и он, уже выходя из столовой, вдруг неожиданно быстро

вернулся и произнес:

— Слушайте, милая барышня,

а не ваша ли это тетушка дежурит на базе горноспасателей? Уж больно вы похожи.

— Моя-моя! — оживилась

Прасковья. — Это тетя Зоя!

— Да-да, тетя Зоя, —

улыбнулся летчик. — Очень хорошая женщина. Так сильно за вас беспокоится… А

не хотите ли полететь к ней прямо сейчас? Мы ведь как раз туда и направляемся.

Всего часика два, и будете уже в объятиях своей тетушки, а то до утра-то еще

ой, сколько времени, да и вертушку могут вовремя не починить.

— Правда?! — изумилась

Пашка, и глаза ее засверкали.

— Конечно! С базы

горноспасателей, может, даже до темна, если пойдет вездеход, сможете уже и до

станции добраться. А там литером до Екатеринбурга. А уж там поезда всю ночь

ходят…

— Верно! Летай, милая, а

то эти вертушки-ватрушки подвести могут. Застрянешь тут еще на нэдэльку, —поддержал пилота дядька Петро.

— Здорово! —

обрадовалась Пашка. — Тогда летим, конечно! — и она, залпом допив молоко, кинулась к выходу, но тут же осеклась, встретившись со мной взглядом.

А я испытал такой удар в

сердце, будто кто-то сзади коварно саданул меня ножом под левую лопатку. Пашка

подошла ко мне, виновато улыбаясь и теребя косичку, и не зная, что мне сказать.

Я нашел в себе силы не выдать своего отчаяния и, улыбнувшись, сказал: — Конечно, Паш, лети,

нельзя упускать такой шанс! Тебе ведь еще лечиться надо, а то опять гроза

какая-нибудь соберется… и застрянем тут опять… как всегда.

— Спасибо, Жор! — тихо

сказала девчонка и так посмотрела на меня, что я сразу ей все простил.

— Я тебя провожу! —

сказал я и вышел следом за Пашкой.

Я шел и ни о чем не

думал. Оглушенный всем происшедшим, я никак не мог собрать воедино свои мысли, осознать все так, как должно. Разлука безжалостно подгоняла нас, и все мои

воздушные

замки, построенные на мыслях о еще одних сутках в тайге вместе с девчонкой, рушились теперь стремительно и неотвратимо…

Мы подошли к кромке

летного поля. Ярко светило солнце, дул легкий попутный ветерок. Пахло смолой и