Соловьёва Наталья
Шрифт:
В тот день в санчасть снова заглянул майор Савинов.
- Здравия желаю, Григорий Яковлевич!
- Здравствуйте Алексей Константинович!
- Я вот снова пришел узнать, что с этим пленным.
- Ничего, идет на поправку, заживает на нем все как на собаке.
- Надо будет решать что с ним делать, возможно скоро за ним уже приедут с НКВД. Если можно я с ним еще побеседую.
- Пожалуйста!
Майор зашел в палату, он поставил табурет и сел рядом. Я посмотрел на него немного недоуменно. Что еще от меня хотели? Все что мог я уже сказал.
- Ну, и что с тобой делать? – спросил он серьезно.
- Не знаю.
- А ты как думаешь?
- Делайте что хотите. Мне все равно. Я больше ничего не хочу, с меня хватит.
- Ты знаешь, что тобой займется НКВД? Там с тобой шутить не будут. Ты даже не представляешь, что тебя ждет.
- И что со мной сделают? Расстреляют? Ну и пусть… расстреляют, так расстреляют.
- Да, я вижу ты не глупый, мозги у тебя есть, соображаешь. Мне даже жаль тебя почему-то, но ничем помочь не смогу.
- Не надо, – сказал я спокойно. – Я сам виноват. Попался, значит попался.
- Сколько времени вы в разведке?
- Два года.
- Заканчивали школу разведки?
- Да, в Цоссене, – это был город недалеко от Берлина.
- Значит профессионал, думаю должен все знать хорошо.
- Да.
- Что входило в ваши обязанности?
- Много. Функция переводчика, обучение, работа с личным составом. Я был заместителем командира взвода.
- Ясно. Вы хорошо владеете русским, но все же акцент еще заметен.
- Я много читал, литературы, русской классики: Пушкина, Лермонтова, Толстого, Достоевского… «Мой дядя самых честных правил, когда не в шутку занемог, он уважать себя заставил и лучше выдумать не мог…» - это Пушкин, «Евгений Онегин» - процитировал я.
Майор был явно изумлен.
- Да! Похвально. У вас отличная память.
- Я даже Горького читал.
- Сколько же языков вы знаете?
- Польский, русский, немного французский и английский, не очень хорошо.
- Х-мм? Это не мало. За ум я бы вас уважал. Я сам образован и знаю немецкий, – он перешел на немецкий язык.– Могу говорить свободно. До войны был преподавателем немецкого языка.
Я был тоже несколько удивлен его знаниями.
- У вас неплохо получается! – сказал я честно. – Даже произношение, вполне хорошее.
- Спасибо. – Он сказал по-немецки.
Я ответил улыбкой. Майор с удовольствием воспринял комплимент, видимо это ему польстило, и то же довольно улыбнулся. Еще несколько секунд мы смотрели друг на друга, майор глядел на меня оценивающе, словно старался меня изучить. По всему было видно, что я ему интересен, иначе он не стал бы со мной беседовать.
- Сколько вам лет?
- Двадцать два.
- Вы совсем еще молоды. У вас есть жена, ребенок?
- Моя жена умерла. У меня есть дочь, три года.
Он качнул головой.
- Кто вы по профессии? Кем работали до войны?
- Журналист. Я работал в одной берлинской газете…
Он еще поговорил со мной несколько минут, задал несколько вопросов, потом ушел. Беседа получилась вполне спокойной и непринужденной, если не сказать почти дружеской.
Понимая, отношение ко мне людей, я старался делать все, чтобы расположить их к себе. Мне хотелось, чтобы меня если не любили (об этом речи не шло), то хотя не ненавидели.
На следующий день, доктор снова меня осмотрел, это было 9-го мая.
- Как себя чувствуете?
- Спасибо, хорошо.
- Голова не кружится?
- Нет.
- Рана чистая, скоро швы снимать будем. Заживает все на вас, как на собаке. Катя, сделай перевязку.
Катя принялась за дело.
- Опять будешь мучить меня партизанка?
Она засмеялась.
- Потерпишь. Ганс, а сколько тебе лет?
- Двадцать два. Точнее двадцать три, почти.
- И когда же исполнится?
- Скоро.
- Это когда?
- В мае, двадцать восьмого.
- В этом месяце?
- Да.
- Повезло тебе, перед самым днем рождения в плен попал. Хорошо еще, что живой остался, а то не встречать бы тебе твоего дня рождения это точно.
- Возможно, наверное… Хотя, я и так его не справляю, забыл совсем, не до этого. Катя, а сколько тебе лет? – спросил в свою очередь я.
- Восемнадцать! Что же ты делаешь здесь?
- Как что? Помогаю, раненных лечу.
- Тебя что в армию призвали?