Соловьёва Наталья
Шрифт:
- Ясно.
- Смотрите! Нет, еще вчера помирать собирался, а сегодня уже на ноги вскакивает, еще и говорит, что лежать не хочет! – доктор всплеснул руками.
Немного помолчав, я сделал паузу.
- Доктор… Григорий Яковлевич, - стараясь правильно выговорить имя и отчество.
- Что?
- Спасибо.
- За что?
- Вы мне жизнь спасли. Если бы не вы…
- Я врач, это моя работа. Я клятву Гиппократа давал, для меня вы пациент, такой же как все остальные. Вы враг, пока держали в руках оружие, я и сам бы вас убил, будь это в бою, а сейчас вы без оружия, военнопленный, раненный и мой долг оказать вам помощь.
- Я хотел бы вас благодарить, но у меня ничего нет, кроме души, наверное, и совести, которая осталась. Я умею быть благодарным и этого не забуду, – сказал я это абсолютно искренне.
Доктор был несколько в замешательстве, от столь неожиданного откровения, наверное он вовсе не ожидал услышать от меня благодарности. Лицо его смягчилось и с него пропало суровое выражение.
- Ладно, и на том спасибо, - сказал он.
- Если бы не Вы и эта девушка, Катя, меня бы уже не было, так что я у вас в долгу.
- Да, это уж точно.
Несмотря ни на что я не был злым человеком, и всегда помнил, если для меня делали что-то хорошее. Этот доктор меня спас! И я оказался многим ему обязан. Он боролся за мою жизнь, и не важно какие были на это причины, боролся даже тогда, когда в этом не было необходимости. Он относился ко мне так же, как к русским солдатам, уделяя достаточно внимания, если мне было больно, он обезболивал и не экономил на лекарствах. Катя тоже ухаживала за мной, когда я был в тяжелом состоянии, поила меня, кормила с ложки, выполняла всю соответствующую работу.
После нескольких дней запоров, у меня заболел живот.
- Доктор я… в туалет хочу.
- По малой нужде? По большой?
- У меня живот болит, не могу больше, – пожаловался врачу.
– Я сам пойду.
- Ладно, вставай.
Осторожно я встал с постели, надел ботинки. Доктор вытащил из-за пояса пистолет, приведя его в боевую готовность.
- Пошли. Руки за спину, при попытке нападения, побега – стреляю.
Пришлось подчиниться. Бежать конечно я так бы не пытался, это было бессмысленно и глупо. Разве мог я далеко убежать в таком состоянии? У меня даже ноги еще не окрепли.
Впервые я вышел на улицу, вдохнул свежий воздух. Погода стояла чудная, было тепло, но еще не жарко. Оглядываясь по сторонам, я пытался рассмотреть окружающую меня обстановку. Туалет был во дворе, деревянный, он стоял чуть подальше от здания.
- Только быстрее, мне некогда, – торопил меня доктор.
Рядом проходил кто-то из офицеров.
- Здравствуйте, Григорий Яковлевич! Куда под конвоем ведете? Пленный что ли?
- Так точно. Под конвоем выгуливать приходиться, как овчарку, только без поводка.
Офицер улыбнулся.
- Ясно…
После я снова вернулся на место. В голову пришли мысли, я подумал о своем внешнем виде.
- Катя!
- Что?
- Мне надо… как это? – я старался вспомнить нужное слово, иногда бывает. – Забыл. Разирэн! – жестом показал, что надо побриться.
- Побриться?
- Да. Зеркало есть и бритва?
- Я сейчас спрошу,– она обратилась к доктору.
- Бритва у нас есть? Просит побриться.
- Сейчас, где-то было, около умывальника. Это новая, возьми.
Катя зашла с бритвой, помазком, мылом и полотенцем, присела возле меня.
- Давай, я тебя побрею.
- Не надо, я сам. Зеркало можно?
Я начал бриться, зашел доктор.
- Катя! – закричал на девчонку. – Ты что делаешь?
- Ничего, а что?
- Ты зачем ему бритву опасную дала прямо в руки?
- А что разве нельзя?
- Осторожнее надо! Кто знает, что у него на уме? Тебя не тронет, так сам чего доброго вены себе порежет или еще что-нибудь.
- Я не подумала, – ответила Катя.
- Надо думать! Самой надо было его побрить, а не бритву опасную в руки давать.
- Ничего я с собой не сделаю. У меня с головой все в порядке, я еще жить хочу.
- Дай мне, – она отняла у меня бритву.
После бритья я посмотрел на себя в зеркало.
- Вот, теперь на человека похож!
Лицо немного преобразилось, хотя выглядел я все еще бледным и осунувшимся, щеки запали. За время что я лежал, я значительно похудел, и сбросил килограмма, наверное три.
При моей комплекции, я и так не был толстым, а тут вовсе как жердь, дошел до ручки.