Я был в отчаянии.

В тот вечер, думая обо всем этом, я включил на магнитофоне песню, которая шла в списке под номером три. Эта композиция в свое время стала визитной карточкой группы «Баухаус». Называлась песня «Бела Лугоши умер». Записана она была в 1979 году и стала заглавной темой первого готического альбома в истории музыки.

Эта песня продолжительностью аж девять минут тридцать семь секунд начиналась с соло ударных, отбивавших какой-то гипнотизирующий слушателей ритм, на который накладывались немыслимые, пронзительные, как молния, завывания электрогитары. Слушая глуховатый голос Питера Мерфи, я вспоминал то, что когда-то читал о таинственном актере Беле Лугоши — классическом исполнителе роли Дракулы.

Этот артист, родившийся в Трансильвании и перебравшийся в Америку, всю жизнь исполнял роли в фильмах ужасов. Со временем с ним произошло то, что и должно было случиться. Он превратился в одного из своих персонажей.

На склоне лет Бела обустроил себе спальное место в гробу. Свидетели его смерти все как один утверждают, что в этот момент от его тела отделилось и стремительно вылетело в окно легкое, едва различимое облачко.

Это можно было бы, конечно, воспринимать как некую современную легенду, но в книгах, посвященных истории кино, вполне убедительно описываются и весьма мрачные похороны Белы Лугоши, организованные по сценарию, который он включил в свое завещание. Так, например, кремировали его в сценическом костюме вампира и лишь после этого захоронили прах на одном из калифорнийских кладбищ.

Поток моих воспоминаний был прерван осторожным стуком в дверь.

Я сперва нажал кнопку «STOP» и лишь затем отозвался:

— Да, папа, заходи.

Отец, как всегда, сначала просунул голову в щель, образовавшуюся между приоткрытой дверью и косяком, словно желая убедиться в том, что в комнате нет какого-нибудь страшного и свирепого зверя, готового растерзать незваного гостя в клочья. Видимо, с его точки зрения, я вполне подходил на роль подобного чудовища.

Отец внимательно посмотрел на висевшее в углу старое пальто, перекрашенное в черный цвет, затем — на стоявший у кровати магнитофон. Что ж, этот натюрморт действительно оставался неизменным день за днем.

Отец присел на край моей кровати и спросил:

— Скажи, я могу тебе как-нибудь помочь?

Этот вопрос, должен признаться, застал меня врасплох. Я понятия не имел, как на него отвечать.

— Может быть, стоит сходить к врачу. Нет, я хотел сказать — к специалисту-психологу, — высказал предположение отец. — Понимаешь, такие вещи нельзя запускать, это как отрава, попавшая в кровь. Если не применить противоядие, она разойдется по всему организму, и потом будет слишком поздно что-либо делать.

— Папа, о чем ты? Какая отрава? Я тебя не понимаю.

— Видишь ли, человек не всегда отдает себе отчет в том, что с ним происходит. Со стороны бывает виднее. Так вот, мне кажется, что ты впал в депрессию. Я хотел бы помочь тебе, вот и подумал, что, может быть, нужно подыскать подходящего…

Прежде чем прозвучало слово «психолог», я перебил отца и заявил:

— Пойми, папа, ты ведь мне и так очень помогаешь. Никакой врач или специалист-психолог нам не нужен.

— Правда? — недоверчиво переспросил он. — Честно говоря, я не очень понимаю, чем именно помогаю тебе сейчас и как еще могу поддержать.

— Папа, ты ведь позволяешь мне быть таким, какой я есть. Вот она — величайшая помощь, которую отец может оказать сыну, — заявил я наставительным тоном пожилого профессора, поучающего неразумного ученика.

Отец встал с кровати и, устало покачивая головой, направился к двери.

Прежде чем выйти из комнаты, он пристально посмотрел на меня и спросил:

— Ты действительно уверен, что тебе не нужна помощь?

— Папа, успокойся, я еще никогда не чувствовал себя так хорошо, как сейчас.

Когда дверь за отцом закрылась, я нажал на «PLAY», чтобы позволить Питеру Мерфи дотянуть до конца припев, оборванный на полуслове:

Bela Lugosi is dead

Undead, undead, undead… [9]

Последним уроком в расписании пятницы был английский. На этих занятиях я мог позволить себе расслабиться и посвятить высвободившийся час своему черному блокнотику. В нем я собирал тексты, так или иначе связанные с моим новым увлечением, и когда выдавалась свободная минута, снабжал эти фрагменты иллюстрациями.

Для начала я пририсовал к тексту песни «Бела Лугоши умер» стилизованного вампира, а оставшуюся часть урока посвятил более тщательному наброску могильщика с лопатой в руках. Этот несчастный, измученный тяжелой работой человек вполне мог сойти за того самого Лоренцо — могильщика, согласившегося помогать Тедиато в реализации его безумного замысла. Впрочем, вдохновение для изображения похоронных дел мастера я искал вовсе не в «Кладбищенских ночах».

Вообще-то я собирался нарисовать иллюстрацию к одному из стихотворений Уильяма Блейка — совершенно нетипичного английского романтика, казавшегося мне в немалой степени трагикомическим персонажем.