Шрифт:
Визитер досадливо махнул рукой.
– Но он не стал меня слушать. Может оттого, что я явился к нему по-свойски, без этого костюма и грима… Бедняга побледнел, затрясся, принялся креститься и читать молитву…
– Немудрено, – пробормотал граф.
– Другие художники были более реалистичны: несколько учеников, крадучись в ночи, уносят тело с места казни… Это более логично и похоже на правду, особенно для тех, кто не знает, как обстояло дело в действительности. А на самом деле было еще хуже: никакой торжественности, ночь, и бездыханное тело нес всего один человек. Один-единственный – Иосиф из Аримафеи!
– И что же?
– Ничего. Это подтверждает отсутствие всеобщей любви к Нему. Зато теперь у него тысячи и тысячи верующих. О чем это говорит? Только о лицемерии и ханжестве! Этот перстень – испытание всего человеческого рода. И я слежу, как он идет по векам, переходит из рук в руки, как действует на слабых людишек… А сильные ему почему-то не попадались. Либо попадались, но он оказывался сильнее… Хотя вы служили ему по доброй воле, оттого я вас и выделил из общей массы живых организмов…
Незваный гость вдруг беспокойно зашевелился.
– Однако уже рассветает… А эти писаки придумали про петушиные крики не совсем безосновательно… Жалко, не пришлось договорить… Только послушайтесь моего совета, граф, чтобы избежать искупительной жертвы, которой сие колечко от вас обязательно потребует, передарите вы его кому-нибудь… Только объясните все как есть, чтобы он сознательно дар сей принял… Тогда умрете в своей постели, а не под колесами кареты, или на рогах у быка, или под ножом убийцы…
Граф вскочил. В комнате никого не было, в окна струился серый рассвет. Приснилось?!
Он зажег свечи и тщательно осмотрел пол, надеясь, что ничего не найдет и можно будет успокоиться. Но нашел. В центре, там где стоял незваный гость, на паркете обнаружились разводы сажи. Нечеткие, но достаточно ясные следы. Похожие на большие копыта, только без подков. От них пахло гарью.
Часть четвертая
Повеса Бояров
Глава 1
Наследственный перстень
1833 г. Рязань – Санкт-Петербург
– Пашенька, Пашенька, сыночек!.. – взволнованно вскричала Варвара Васильевна. – Зайди ко мне скорее!..
– Что стряслось-то, маменька? – в комнату с низкими сводчатыми потолками, инстинктивно наклонив голову, вошел высокий, голубоглазый блондин. Недавно ему исполнилось двадцать два года.
– Сядь, сядь скорее! – женщина со злыми глазами и сложенным тугим бантиком ртом пребывала в состоянии крайнего возбуждения. – Ты помнишь, что мне на той недели снилось? Я ж тебе говорила!
– Да вам, маменька, все время что-то снится. Разве ж упомнишь?
– Нет, Пашенька, то сон в руку был. Листья мне снились. Так это падают, падают. А я их ловлю…
Она выглядела гораздо старше своих лет: плоть и кожа висели на костях, как платье на вешалке.
– Ну, и что с того-то?
– А то, что вот письмо я получила. От старшего брата Василия. Он нынче в Петербург перебрался. Богат, влиятелен, ну, да ты знаешь…
– Ну, и что с того? – вяло повторил Паша. Щеки у него были румяными, как говорится – кровь с молоком.
– И два года назад вон вам писал. Только что изменилось-то?
Варвара Васильевна замахала руками.
– Нет, то совсем другое письмо было – просто о жизни, мы ведь лет двадцать не виделись. У него тогда дочь умерла, вот вся родня и съехалась. А это письмо не простое, важное! Не зря мне листья снились…
Варвара Васильевна показала сыну лист хорошей гербовой бумаги, исписанный крупными неровными буквами.
– Слушай, что тут написано. Внимательно слушай…
– Да слушаю я, слушаю, читайте уж…
– «За последние годы я сильно сдал, постарел и чувствую, что силы уходят, – хорошо поставленным голосом начала читать Варвара Васильевна. – Более всего, сестра, печалюсь, что нет продолжателей рода Опаловых. Покинула нас Маша, один остался. Друзья-приятели не в счет. Этим только бы от моих достатков отщипнуть кусок пожирнее. Опостылели все… Пишу воспоминания о своей жизни, но что толку, если передать их некому…»
Она оторвалась от письма, глянула поверх очков на сына.
– Ты дальше, дальше слушай, Пашенька! Сейчас самое главное будет…