– Проси! – распорядился он.

Через пару минут в кабинет вошел грузный краснолицый мужчина в полицейском мундире.

– Прошу меня извинить, господа! – трубным голосом произнес он. – В вашем фамильном склепе оборвалась плита и раздавила кладбищенского рабочего. Его товарищ утверждает, что они выполняли ваше распоряжение о вскрытии могилы и вы заплатили им за это деньги… Я понимаю, что это совершенно невероятно и, скорей всего, негодяи грабили склепы, пока Рок не наказал их. Но мне нужны ваши свидетельства!

Братья переглянулись в третий раз. Они явно были растеряны, даже Генрих не знал – что сказать. Пауза затягивалась, хотя все понимали, что она может вызвать подозрения.

Положение исправил Герман.

– Вы абсолютно правы в своих предположениях, – едва заметно улыбнулся он, не отрываясь от перстня. – Разве нам могло прийти в голову осквернить могилу отца? Конечно же, мы не нанимали этих проходимцев и не давали им никаких денег!

– Я так и думал, – удовлетворенно кивнул полицейский. – Значит, оставшегося в живых мошенника ждет тюрьма! Честь имею, господа!

Отдав честь и извинившись за беспокойство, неожиданный визитер ушел.

Некоторое время братья молчали.

– Ты быстро сориентировался, – сказал Генрих. В его тоне чувствовалось удивление и что-то еще. Пожалуй, какая-то новая оценка младшего брата.

Герман машинально крутил перстень и вдруг еще раз попробовал надеть. Совершенно неожиданно это ему удалось без всякого труда. От удивления он даже вскрикнул. И тут же стал быстро примерять – перстень легко надевался: на мизинец, на безымянный, на средний…

– Вы видите?! Похоже, он расширился!

– Невероятно! – воскликнул Вилли. – Как такое может быть?

– Да нет, наверное, у тебя просто руки вспотели, – выдавил из себя Генрих. Глаза у него приобрели испуганное выражение.

– Попробуйте сами, – произнес Герман. Но из этой затеи ничего не вышло: перстень мертво сидел на среднем пальце и не снимался.

– Да что за черт!

– Сейчас не время поминать нечистого, – одернул Вилли.

Герман раз за разом дергал кольцо, но безуспешно.

– И что мне теперь делать? – спросил он у старшего брата.

Но тот медлил с ответом. Он явно был растерян. Но все же взял себя в руки.

– Ничего не делать, – наконец вымолвил Генрих. Пожалуй, впервые за многие годы он не чувствовал себя главным в семье.

– Теперь ты стал хозяином перстня и, если верить всей этой писанине, в семью должна вернуться удача. От тебя требуется одно: никогда с ним не расставаться и никому не передавать.

– Вы, значит, начнете богатеть, преуспевать, а проклятый Богом Герман по-прежнему будет ждать от вас подачки, – младший хитро смотрел на братьев.

– Разве тебя кто обижал? – Вилли навалился грудью на стол. – Может, тебе не хватало на твоих девочек и всякие железки? Ты в чем-то нуждаешься сейчас? Хочешь, бери на себя производство аэропланов – работы хватит на всех.

– Э, нет! – Герман по-прежнему улыбался. – В производственных делах я вам не помощник. Вот летать я люблю. Можете взять меня испытателем. Но деньги мне нужны уже сейчас!

– Получишь. Сколько тебе? – сказал Генрих, доставая чековую книжку.

«Ньюпорт» пробежал, подпрыгивая на неровностях полевого аэродрома несколько сотен метров, набрал взлетную скорость, и Герман как всегда безошибочно определил, что неуклюжий биплан с крестами на крыльях и волчьими мордами на фюзеляже готов оторваться от земли. Привычным движением он плавно потянул штурвал на себя.

Земля резко ушла вниз, словно провалилась под колесами шасси. В лицо ударила холодная упругая струя встречного воздуха. Он почувствовал восторг от ощущения полета, которое за много лет так и не стало обыденным. Самолет набирал высоту. Внизу расстилались едва припорошенные снегом желтые квадраты полей, черные полоски лесополос, ровные линии траншей переднего края. Черный кожаный шлем и большие очки-консервы делали пилота похожим на марсианина, а развивавшийся за спиной черный метровый шарф свидетельствовал о его склонности в пижонству. Так оно и было.

Больше всего сорокапятилетний капитан германских военно-воздушных сил Герман Браун любил в этой жизни производить впечатление на женщин и летать на самолетах. Той и другой страсти он отдавал все свое время уже много лет. И в любви, и в пилотировании он знал толк и достиг, казалось, совершенства. И в том, и в другом он считался знатоком и специалистом высочайшего класса.

В специальной записной книжке отражались победы Германа. В первую часть заносились имена дам, павших жертвами его мужского шарма и неукротимого напора – Марта, Грета, Ирена; рядом стояла дата победыи ее пикантные подробности. Во второй части встречались другие имена: «Бристоль 20», «Альбатрос», «Фоккер»… Здесь описывались победы над разными моделями аэропланов, которые ему пришлось осваивать: их особенности, достоинства и недостатки… На фронте он стал записывать и результаты воздушных боев, которых у него было ровно десять.