– Брешет, гнида! – повторял свое Хрущ. Лицо его налилось кровью.

– Это ты брехун! Вот доказательство, – Латышев сорвал перчатку и вытянул сжатый кулак. Получилось – под самый нос комиссару.

– Видал? Перстень трофейный, с пилота снял!

Лев скалился комиссару в лицо, черный камень острыми лучиками колол глаза. Тот недовольно отодвинулся.

– Убери свою цацку! Это никакое не доказательство! Мы ее потом рассмотрим! – он бросил быстрый взгляд на товарищаХруща, и тот сметливо кивнул.

– Про аэроплан – правда, наблюдатели доложили, – подняв взгляд от стола, сказал капитан Земляков – заместитель комбата Ускова.

– Вас не спрашивают! – развязно сказал круглолицый. – Сейчас не об ероплане речь и не о товарище Хруще. О срыве атаки говорим, о революционной дисциплине. Не надо уводить нас в сторону, не получится!

Он многозначительно похлопал по маузеру. Товарищи одобрительно зашумели. Земляков вновь опустил голову. Другие офицеры тоже смотрели в исцарапанную столешницу.

– А кто вы такие? – спросил Латышев.

Вопрос прозвучал дерзко и большинству не понравился.

– Это председатель солдатского комитета армии Сыроежкин! – с вызовом сказал темнолицый в папахе и с бинтом, кивнув направо.

– Это особоуполномоченный Лишайников! – последовал кивок налево. Молодой осклабился и крепче сжал браунинг.

– А я комиссар Поленов!

– А где командование полка? – спросил капитан. – Где комбат?

– Они арестованы как предатели, саботирующие решения солдатских комитетов! – отрезал комиссар и стукнул кулаком по столу. – Мы окончательно взяли власть в армии и железной рукой наведем стальную дисциплину!

С улицы донесся винтовочный залп. Следом хлопнули два револьверных выстрела.

– Одним предателем меньше! – товарищХрущ многозначительно поднял руку. – Правильно сказал товарищ Поленов: мы наведем порядок!

– Как ты его наведешь? – презрительно усмехнулся Лишайников. – Даже расстреливать не умеете! Добивать приходится…

– Не сомневайтесь, этого я сам, лично, в лучшем виде расстреляю! – Хрущ рванул ворот гимнастерки. – А ну, пошел на выход!

В его руке появился наган Латышева.

– Куда? По какому праву? – возмутился капитан.

– Сейчас тебе будет право! – кивнул Поленов. И обратился к собравшимся:

– Товарищи, за нарушение революционной дисциплины предлагаю согласиться с мнением товарища Хруща и расстрелять командира… Как там его?

– Латышева, – подсказал Хрущ.

– Расстрелять командира Латышева! – закончил комиссар. И уточнил:

– Бывшего командира.

Потом обвел всех тяжелым взглядом.

– А как вы думали? Репрессии – локомотив революции! Кто за такое решение?

– А чего еще с ним делать? – загалдели товарищи,вскидывая заскорузлые ладошки. – Конечно, надо расстрелять!

Офицеры опустили головы, но не голосовали.

– Кто против? Кто воздержался?

Комиссар пошевелил губами.

– Восемь за, против нет, четверо воздержались. Демократическая процедура соблюдена!

Он улыбнулся.

– Ну, Петр Иванович, теперь имеешь полное право привести в исполнение, коль вызвался…

– Пошел! – рявкнул Хрущ и ткнул Латышева стволом револьвера между лопаток. Двое здоровенных солдат с лицами скотобойцев схватили его под руки и вытащили на улицу. Хрущ шел следом и подталкивал наганом в спину. Несколько минут назад так обходились с командиром второй роты Стаценко. Хотя Латышев шел сам, не вырывался и ничего не кричал. Он почему-то был спокоен и уверен в том, что все обойдется.

Ветер стих, зато посыпалась мелкая снежная крупа, кружась в воздухе и присыпая черную смерзшуюся землю, словно подгоревший пирог сахарной пудрой. Где-то неподалеку, за рощей, гудел мотор – наверное, летал еще один немецкий аэроплан. Что он может разобрать в мутных сумерках низкой облачности…

– Колечко немецкое сымай! – приказал Хрущ. – Оно, видать, товарищу комиссару приглянулось. Сам похвастался, дурак!

– Застрелишь – снимешь, – отрезал Латышев.

– Можно и так, – покладисто согласился Хрущ.

Расстрельная команда привела капитана в глубину усадьбы и завела за сарай. Здесь, раскинув руки, лежал на спине убитый Стаценко. Кроме двух черных дырок от винтовочных пуль, контрастно выделяющихся на серой шинели, у него имелась рана на лбу с обожженной каемкой по краям – признаком близкого выстрела.

– Палачи проклятые! Мясники! – Латышев развернулся к сопровождающим. – Ну, давайте, гады вшивые!

«Скотобойцы» почему-то не снимали винтовок и выжидающе смотрели на Хруща. Тот потерял важный вид, побледнел и был заметно растерян. Полуопущенная рука дрожала, наган ходил из стороны в сторону.