Шрифт:
– Струсил?! В штаны наложил?!
Какое-то новое чувство распирало Латышева. Сейчас он не боялся ни боли, ни смерти – ничего! Напротив, внутренняя сила рвалась наружу, подсказывая – если он набросится на этих ублюдков, то порвет их голыми руками!
– Стреляй, скотина!
– Стреляйте, товарищ Хрущ, – сказал один из «скотобойцев». – Негоже только языком чесать да за чужими спинами прятаться!
Хрущ поднял, наконец, руку и выстрелил. Но наган по-прежнему рыскал справа налево и обратно – пуля ушла далеко в сторону.
– Эх, опять нам работать, – с досадой сказал «скотобоец» и стал стягивать винтовку. Второй последовал его примеру.
Латышев прыгнул вперед и изо всей силы ударил Хруща в растерянно-испуганную харю, которая тут же залилась кровью. Поймав вялую, трясущуюся руку, он легко вырвал наган.
– Бах!
На шинельном сукне «скотобойца» возникла черная дырочка, вокруг вспыхнуло крохотное пламя и тут же погасло, словно играясь. Но это была не игра. Изнутри цевкой выплеснулась красная струйка, «скотобоец» вскрикнул и ничком повалился на землю.
Второй уже вскидывал винтовку, но капитан опередил и его.
– Бах!
Этот упал на спину и раскинул руки, будто повторяя позу Стаценко. Черный подгорелый пирог поверх сахарной присыпки расцветили яркие пятна горькой зимней рябины. Латышев повернулся к третьему палачу.
Хрущ уже изо всех сил бежал к заросшему мелколесьем оврагу.
– Хрен уйдешь!
Латышев взвел курок, чтобы выстрел был точнее. Он хорошо стрелял и уверенно навел мушку бегущему между лопаток – прямо в позвоночник.
– Дзань… – бесполезно щелкнул металл о металл.
– Дзань, Дзань…
Что за черт?!
И тут же он вспомнил: четыре пули выпущены в самолет! В барабане кончились патроны!
Хрущ нырнул в овраг и исчез из виду.
Проклятье! Но надо и самому уносить ноги, сейчас набегут товарищи..
– Бах! Ба-Бах!
– Та-Та-Та!
Сзади захлопали выстрелы: винтовочные, револьверные, даже пулемет подал свой злой и убедительный голос. Обстановка кардинально менялась. Латышев перезарядил наган и, держа его наизготовку, осторожно направился к штабу.
Оказалось, на выручку подоспел казачий эскадрон есаула Арефьева. Все закончилось быстро и кроваво: около десяти трупов товарищейлежали перед штабом, казаки, спешившись, курили. Напротив парадного входа, уставившись пулеметом в разбитые окна и исклеванный фасад, стоял броневик. Это его мотор Латышев принял за двигатель германского аэроплана. «Арестованных» командиров выпустили из подвала. Громко матерясь, Безбородько отыскал свой маузер, а Игрищев – никелированный браунинг. Новым хозяевам они были без надобности: и особоуполномоченный Лишайников, и председатель солдатского комитета армии Сыроежкин лежали в общем ряду убитых. Только комиссару Поленову и Хрущу удалось скрыться.
– Еще час, и они бы нас шлепнули! – возмущался Безбородько. – Совсем озверели!
– Это точно, – кивнул Усков.
Он тоже сидел в подвале, и вряд ли у него была бы другая судьба.
– А ты как уцелел? – спросил комбат у Латышева.
– Меня уже повели стрелять, да Хрущ обосрался, вот и удалось спастись, – не вдаваясь в подробности, объяснил тот.
Но тут вмешался есаул Арефьев – высокий жилистый мужик с желтыми беспощадными глазами рыси и закрученными вверх острыми усами.
– Не скромничай, капитан!
И пояснил:
– Это героический офицер! Отобрал револьвер у одного да застрелил двух мерзавцев!
– Он сегодня еще аэроплан германский сбил, – добавил Земляков. – Вполне заслужил Георгиевский крест!
– Заслужить-то заслужил, – задумчиво произнес комполка. – Только у товарищейсвои награды. Вот, держи, от меня лично…
Безбородько снял с плеча деревянную кобуру с маузером и протянул капитану.
– Документ на него я сейчас оформлю. Только надо нам уходить. Товарищисолдат поднимут и перевешают всех вот на этих деревьях… Власть они тут покамест захватили. Придется повоевать, чтобы отобрать назад… А тебе, капитан, я так скажу: попадешь на Дон, найди капитана Самохвалова, передай от меня привет. Он у меня в подчинении был в пятнадцатом году, когда я еще штабом командовал. Офицер серьезный, добро должен помнить. Он тебе поможет…
А Арефьев взял под локоть и отвел в сторону:
– Пойдешь ко мне? Ты парень лихой, мне такие нужны. А шашкой рубить быстро научишься!
Латышев покачал головой.
– Да поздно старую обезьяну учить новым фокусам… Я ведь всю жизнь в пехоте, считай, одиннадцать годков.
– Ну, как знаешь! А на Дон со мной поедешь? Вечером с узловой наш эшелон на Ростов уходит. Тебе место в штабном вагоне найдется.
– Вот за это спасибо! – капитан с чувством сжал сухую, натертую шашкой руку есаула.