Таким образом, деревенская индустрия подрывала в корне не только регламентацию производства и не только городские промышленные цехи, но и цехи чисто торговые. В ряде местностей на севере и в центре Франции коробейники покупали непосредственно у деревенского «фабриканта» его товар и развозили по стране. В Алансоне и алансонской области мы встречаемся с тем же самым явлением. Кочующие, вне города живущие купцы подрывают страшно торговлю, которую ведут городские негоцианты, торгующие суконными материями и имеющие свой особый цех. Себя, «marchands domicili'es», они противополагают этим вольным конкурентам, «marchands forains», которые покупают «неправильный товар» (т. е. не удовлетворяющий требованиям регламентации сукна) и с большим успехом продают ею потом. «Оседлые» цеховые купцы жалуются на «подавляющее их уныние» и просят защиты от счастливых соперников, указывая, что ведь они несут и налоги общие, и налоги цеховые [187] . Единственным выходом в глазах цеховых мастеров являлось уклонение per fas et nefas от требований регламентации.

Точно так же дело обстоит и на северо-западном конце Франции, в Бретани; в Нанте существует цех суконщиков, специально делающих саржевые материи; они прежде исполняли требуемые правила, но с 1762 г., узаконившего индустриальную деятельность деревенских жителей вне цеховой организации, они, по примеру своих деревенских собратьев [188] , перестали накладывать на свой товар фабричное клеймо «marque de fabrique», другими словами, избавили себя от требований регламентации.

Полотна бретонские, выделывавшиеся во всей провинции, больше всего в деревнях, также совершенно ускользали от надзора, и недаром сознававшая свое бессилие инспекция мануфактур этой провинции просила о новом регламенте специально для бретонских полотен и холстов и в своих проектах предлагала категорически «воспретить» покупать эти материи «под каким бы то ни было предлогом» в деревне и вообще где бы то ни было, кроме указанных рынков [189] . Проекты так и остались проектами, а регламентация так и продолжала оставаться мертвой буквой; и не только потому, что правительство не могло осуществить подобных драконовских правил, но и потому, что не хотело это сделать, не хотело ни подрывать в корне крестьянский бюджет, ни увеличивать заработную плату в городах. И сами представители инспекций все это отлично понимали и решительно не знали, что им делать: преследовать ли крестьян, которые кормятся индустрией, или же оставить их в покое и спокойно смотреть, как закон ежедневно попирается [190] . Впрочем, эти колебания разрешались довольно просто явной физической невозможностью ни контролировать деревенских «фабрикантов», ни знать их по имени, даже при всем желании настоять на исполнении требований [191] .

Оставалось признать свое полное бессилие, что инспекция и сделала: «неисполнение правил» стало «принципом фабрикантов», продающих купцам свои товары, никем не осмотренные [192] , и инспекция с этим примирилась. Но тогда оставалось примириться и с тем, что и в городах никто с регламентацией считаться больше не станет.

Выше мы упоминали о старинном производстве металлических предметов (особенно ножей), которыми с XVI в. славились деревни области города Тьера в Оверни. Тут мы наблюдаем ту же картину, что и в текстильной индустрии: регламент существует, но деревенские «фабриканты» его знать не хотят, а городские жалуются и просят избавить ввиду этого и их от исполнения предписанных законом правил. Деревенские «фабриканты» представляют большинство, городские — меньшинство, говорит нам мемуар инспектора мануфактур за 1777 г., заставить это большинство исполнять правила он не советует, значит остается один логический вывод: примириться с фактическим уничтожением регламента также и в городе. Этот логический вывод инспектор овернских мануфактур и делает. Он приходит к мысли об уничтожении и цеха кожевщиков и правил, обязательных для производства [193] .

Изредка еще в последние годы старого режима инспектора мануфактур арестовывали «незаконные» материи, случайно где-нибудь их увидев (причем владельцы приводили в свое оправдание, например, то обстоятельство, что бюро осмотра слишком далеко находится) [194] ; но и тогда фактически штраф, налагаемый на виновных, сводился к нулю [195] . Но в подавляющем большинстве случаев инспектора видели полную невозможность бороться с нарушениями регламентации.

Инспектор мануфактур шалонской области, ревизовавший в 1782 г. хлопчатобумажные и полотняные мануфактуры в Труа (одном из центров текстильного производства Франции), констатирует господство «произвола», отсутствие соблюдения предписанных правил, несмотря на существование в городе bureau de visite с 24 чиновниками [196] . А» городах поменьше, занятых главным образом полотняным производством, например, в Жуанвиле (в той же шалонской области), даже нельзя сказать, что правила плохо соблюдаются: они там вовсе не соблюдаются, ибо фабриканты представляют в местное бюро для осмотра лишь ничтожнейшую часть фабрикуемых полотен, но и эта «ничтожнейшая часть» не регистрируется, не осматривается как следует вследствие небрежности и недобросовестности чиновников. Ревизор все это констатирует, говорит, что «увещевал» фабрикантов и чиновников быть впредь более аккуратными, но сам прибавляет, что плохо надеется на результаты своих увещаний [197] .

Сведущие наблюдатели, вроде Latapie (от которого сохранилась объемистая рукопись, посвященная описанию промышленности в руанской области), еще в 1773 г., при Людовике XV, когда правительство и не помышляло об отмене или даже сокращении числа старых регламентов, заявляли прямо, что на правила не обращается внимания [198] .

Это явление, особенно в текстильной индустрии, господствовало, еще когда существовала в полной силе регламентация промышленности, и власти должны были следить за тем, чтобы выделываемые ткани удовлетворяли определенным требованиям; сведущие люди прямо считали этот надзор явлением иллюзорным, ибо за деревенскими работниками уследить было невозможно. Но, констатируя это, приверженцы регламентации соглашались, что деревенская работа заработную плату вообще снижает в текстильной индустрии, а кроме того, служит серьезным подспорьем для крестьян [199] . Выходило, что уничтожить деревенскую индустрию невозможно. Но, терпя ее существование, нужно было примириться и с фатальными для регламентации последствиями этого факта.

Город легче было заставить повиноваться законам о цехах и о регламентации производства, чем деревню, но деревня влияла на город и подрывала уважение к этим законам также и в городах.

На юге вообще преобладание деревенской индустрии было выражено особенно ярко, и именно тут и цехи, и регламентация производства были совершенно подорваны еще до революции. В городе Монтобане, например, по признанию интенданта, «только ремесленники вроде столяров, сапожников, токарей» были подчинены цеховой организации, а вся промышленность в точном смысле слова («la fabrique») и прежде всего все отрасли текстильной индустрии совсем не знают ни цехов, ни каких бы то ни было стеснений [200] . И это весьма понятно: Монтобан — типичный «промышленный» город старой Франции; самый многочисленный слой населяющих его «фабрикантов», это люди, которые живут в городе или городских предместьях, работают понемногу, ибо не могут устроить «мастерскую, достойную внимания», и одновременно занимаются земледелием или лесоводством, или выделкой кирпичей и тому подобными промыслами, близкими земле. Это промежуточный слой между деревенскими «фабрикантами» и городскими: через их посредство влияние деревни и передается в город [201] .