– Я же не делаю этого. И Эрмин подождет. Сходить с ума не надо. Запрос по нему я сделал, уже в четвертый раз. Но пока парень в здании Вель.

– В чем отличие?
– спросила Ивик, - то, что с ним там делают сейчас -- это что, мало?

– Это первая ступень. Вторая ступень ломки, - монотонно сказал Кельм, - отличается тем, что все ограничения -- этические, моральные, человеческие -- снимаются. У объекта вызывают психическое состояние нужного качества и глубины с помощью любых, повторяю, любых методов. Если психологи не в состоянии сами провести эти методы... например, не каждый способен убить или мучить маленького ребенка... там есть обученные, подготовленные и заправленные наркотиками специалисты. В принципе, то же делается и в корпусе Вель, но там воздействие все-таки ограничено.

– Господи, ребенка-то зачем?
– деревянным голосом спросила Ивик.

– Просто пример. Воздействие в атрайде -- это не только боль. И даже не столько боль. Боль -- очень хороший, эффективный метод, но лишь для определенной цели. Например, расслабить. Подчинить волю. Им нужно расшатать всю структуру психики, от ценностей и идеалов до основных инстинктов -- самосохранения, например. И они это делают.

Он помолчал. Ивик застывшим взглядом смотрела вперед, в лобовое стекло, во тьму, пылающую алыми и золотыми огнями.

– Боль, - добавил Кельм, - тоже используется без ограничений. В нужной точке и нужной интенсивности. Нужной длительности.

Он осекся и выругал себя. Но ведь она спросила.

– Пока с ним этого не делают. Не то, что нет причин волноваться, пойми меня правильно. Но к сожалению, у меня есть свое задание, и оно всегда приоритетно

– Слушай, - сказала Ивик, - у тебя всегда так? Все пять лет, что ты здесь?

– В каком смысле?

– Ну... я помню, как было на Триме. Там были острые ситуации. Бывал риск. Иногда случалось горе, кто-то погиб. Там было всякое. Но там можно было жить. Петь песни, гулять, разговаривать. Водку пить. А здесь? Шендак, казалось бы, здесь богаче и лучше, чем даже на Триме было. Вольготно. Живи -- не хочу. А у меня все это время такое ощущение, как будто мы в Медиане, в патруле, кругом сплошные дорши, и единственная передышка -- это сон. И когда мы с тобой... то кажется, что мы просто от всего, что вокруг -- друг в друга прячемся.

– Кругом сплошные дорши -- это ты совершенно верно заметила, - буркнул Кельм.

– Это не только оттого, что я знаю о твоих делах и переживаю. Это от всего так. От работы моей. От соседок. От людей, которых я вижу вокруг...

– Бр-р... вообще ты права, да. У них здесь так. Вот ты смотришь на все эти дома, дорогие авто, ухоженные палисаднички... И такой покой в душе, так хорошо, да? Покой -- это от инстинктивного ощущения защищенности, кажется, что если люди богаты, то они защищены и счастливы. А на самом деле... ты о своих соседках. А мои, думаешь, лучше? Я как-то видел -- остановилась "Вагда", машина, которую и я себе не могу позволить, там сидит парочка -- муж и жена, и знаешь, как они орали? Готовы были в волосы друг другу вцепиться... Они все живут под стрессом. Каждый за себя. Каждый знает, что в любой момент его жизнь может начисто обрушиться, и тогда -- все. Дно, пособие, атрайд. Многие, кому не везет, сами идут в Колыбель -- да ты, наверное, знаешь...

Он помолчал.

– Но с другой стороны, нам-то чего брать пример... Ты просто очень чувствительная. Все глубоко к сердцу берешь. А мы дейтрины. Нам бояться нечего, у нас впереди только Царствие Небесное. За нами -- Дейтрос. Это сейчас еще из-за Эрмина такая нервная обстановка. И вообще в последнее время как-то навалилось. Вот ты еще попала в прошлый раз... А так, знаешь... ты посмотри, когда у тебя смены после Возрождения, я возьму отпуск -- и мы с тобой в Кейвор смотаемся. Там очень красиво...

– Кстати, а куда мы едем?
– сообразила Ивик. С эстакады они съехали на одно из боковых ответлений, но это не был тивел Кельма, они находились рядом с Центром.

– А мы в Эйнорд едем. Сходим в ресторан с тобой. Зря я, что ли, завел себе любовницу, как ты считаешь?

Под ногами лежали тридцать этажей Эйнорда -- гигантского торгового центра, крупнейшего в Маане. За тонкой невидимой стенкой у ног Ивик -- темно-синяя пропасть, вся в огнях. Тусклые цепочки звезд сверху, две неравные цветные луны; снизу город, в золотом и пестром сиянии, отсюда не различить ни окон, ни уличной иллюминации, город до самого горизонта сиял, словно центр галактики. В центре узкой готической стрелой, озаренной снизу, взлетала башня старой Регистратуры. И новая Колыбель на востоке нависла радужным исполинским столбом.

– Я даже не знаю, что, - растерянно сказала Ивик, посмотрев на пластинку меню.

– Давай я помогу. Что-нибудь существенное, ты же с работы, и не ела ничего? Мясо, рыба?

Ивик что-то отвечала. Кельм тыкал пальцами в электронную пластинку, делая заказ. Потом оба они откинулись в креслах, молча созерцая город. Минут через пять поспела официантка с закусками -- безалкогольный крэйс, бокалы, ломтики разнообразных овощей на широких тарелках. Еще через четверть часа подали ужин. У Кельма на блюде дымилось что-то мясное, большие, красные ломти, горки из овощей и чего-то еще неясного. Ивик минут пять только изучала свою тарелку, пробуя то одно, то другое. Рыба была перемолота в фарш и уложена кольцами, в центре каждого кольца -- шарик из овощной начинки; дары моря свободно раскинулись по тарелке, на широких темно-зеленых листьях, в полукольцах лука и ломтиках лимона. Еще на столике оказался подносик с нарезанным сыром восьми сортов; маленькая бутылочка вина. Немного алкоголя в крови у водителя допускалось, Кельм тоже позволил себя половинку бокала.

Кельм ел очень красиво. Как и вообще все делал. Ивик время от времени поднимала глаза и любовалась на него.

– Что тебе пишут?
– спросил он. Подразумевалось -- из дома.

– Фаль пишет, не знает, сдаст ли математику. Лодырь он у меня. Может, придется последний год повторять. С другой стороны, это меня не очень расстраивает, учитывая, что он гэйн-велар. Шет наоборот радует. Пишет работу в соавторстве с каким-то иль Греем, вроде, это у них большая величина. Сидит в лаборатории безвылазно. Миа... скучает. Про работу ничего не пишет. Вообще почему-то Миари больше всех жаль. Марк...