Тяжелов машинально кивнул. Впрочем, его собеседнику подтверждение не требовалось. «Это у него фигура речи такая», – отметил Иван Иванович.

– Еще одна группа – люди. Ну, то есть люди как люди. Нормальные люди, ни в каком месте не собачьи. С ними все понятно, тут и разговора нет. Зато с последней группой понятного мало. Это люди-собаки. Они шакалов презирают, а волками тихо брезгуют, вот только быть нормальными людьми очень боятся… Нет, знаете, почему?

Он не дождался на сей раз от Тяжелова ни кивка, ни улыбки, ни слова заинтересованного. Тоской веяло от этого Волка-неволка.

– Иван Иванович, людьми они боятся быть из-за опасения: вот, думают они, за людское нас волки загрызут… Собаки – они ведь какие? Рядом с волками лишний раз тявкнуть опасаются. А такого бояться не надо. Волки все равно когда-нибудь загрызут, они собак потрохами чуют. Вернее, не собственными зубами загрызут – отдадут шакалам, а сами будут стоять рядом и стеречь, чтобы не убежала собака, пока стая шакалов ее грызет. Им нравится такая забава, Иван Иванович… В общем, у тех, кто собака, вся жизнь – одна тоскливая проблема.

Тяжелов, ни слова не говоря, развернулся и ушел.

Щенок!

В кабинете Бориса Вениаминовича северная провинция была занята бассейном, а восточная – массажным столом.

Получив от секретарши Патриарха законное право на пять минут доступа к персоне, Иван Иванович с Варнаком миновали два кордона из живых бойцов, ай-тест, рентген-контроль, робота со встроенным пулеметом и дежурную ведьму. Добравшись до кабинета, они окунулись в мир сладостных ароматов. Цепочка мокрых следов тянулась с севера на восток. Обнаженный Ботвинник лежал на сметанно-белых простынях, а массажистка умащивала его тело благовонными маслами.

Борис Вениаминович, сухонький старичок со слуховым аппаратом… «Нельзя так думать, – поправил себя Тяжелов, – не старичок, и аппарата нет, и никакой он не сухонький, а бодрый адмирал корпоративной эскадры, стратег, чутко вслушивающийся в биение ритмов макроэкономики». Так вот, Борис Вениаминович, некрупный главнокомандующий бизнес-империи, на вид совсем юноша, довольно почмокивал, принимая искусство титанической женщины желтой дряблой кожею («Нельзя так думать! Это не дряблость, а узоры мудрости, это не желтизна, благородная расцветка бильярдных шаров!»). Негритянка («афророссиянка!») под два метра ростом и с мускулатурой борца-вольника тянула центнера на полтора. «Как же они…» – на мгновение задумался Тяжелов, но сейчас же запретил себе размышлять на эту тему. А то ведь далеко зайдешь!

Иван Иванович поклонился Ботвиннику в пояс. Варнак судорожно скопировал его поклон.

Черная валькирия не обратила на них ни малейшего внимания. Борис Вениаминович с неторопливой царственностью повернул голову и, одарив посетителей благосклонной улыбкой, изрек:

– Н-нус, ждал, что понадоблюсь. Сколько позиций, Ваня? Две? Или, может быть, три?

«Сначала голову повернул и только потом улыбнулся. Добрый знак! В хорошем настроении. Вот если бы наоборот…»

– «Экологиста» и «этнокредитора» в одном лице добыл я, Борис Вениаминович. «Феминистка», правда, скверного качества, имелась у Волка…

Ботвинник удивленно повел бровями. «Надо же, – прочитал Тяжелов по его лицу, – и от блохастого какая-то польза…»

– …Афроспидоветерана предоставил мой парень, – продолжил Иван Иванович и указал на Варнака. Тот зарделся. – Активист гей-движения у нас и так…

– Сакс.

– Да, Борис Вениаминович. Вы понимаете наши проблемы, как никто!

– Дальше, Ваня.

– Волк – официальный православный.

– Предвидел. Это все?

– Все, Борис Вениаминович. Но даже если мы закрываем эту вакансию…

– Ваня, ты многословен. Место для молодого дарования. Которое мысленно клянет сейчас последними словами Волка, притащившего на хвосте проблему.

Молодое дарование смущенно разглядывало пол.

– И его можно понять. Итак, джентльмены, вы все никак не хотите уяснить: тут вам не тропики, тут зима длится все четыре сезона! А значит, готовиться к ней тоже надо всегда. То есть заранее. Задолго. Еще не закончилась вчерашняя зима, а уже надо быть готовым к завтрашней. Россия-с.

Тяжелов почтительно склонил голову. По опыту он знал: если Патриарх завел разговор о вечной зиме, значит, поможет. Вот если бы о вечнозеленых кактусах, тогда – плохо. А если о вечной молодости, тогда – хуже некуда…

Если стихийное бедствие обитает на верхнем этаже твоего дома, то ты к нему постепенно привыкаешь.

«Но, конечно, нельзя так думать: стихийное бедствие! Следует мыслить о созидательной стихии…»

– …И я к зиме подготовился загодя! – продолжал свой монолог Ботвинник. – Ваня, уволь афроспидо, оно больше не нужно.

Варнак застыл в изумлении. Тяжелов, зная, как оно дальше будет, повиновался, не задавая вопросов:

– Да, Борис Вениаминович. Мы все сделаем, как вы скажете.