Одна на мосту: Стихотворения. Воспоминания. Письма
вернуться

Андерсен Ларисса Николаевна
Шрифт:

У каждого читателя есть особо любимые стихи избранного им поэта. Я часто повторяю про себя: «Ветки маются в черном небе…» Именно этот «детский» голос переносит меня в прошлое, в комнату с печкой-буржуйкой, с любящими родителями и с девочкой в большом кресле. Сколько в этом стихотворении жизненной мудрости… Какие душевные коллизии должна была пережить эта девочка… Одно из поздних ее стихотворений «Смерть идиота» — сгусток боли. Не сумел Господь помочь несчастному. Когда я осторожно сказала Лариссе, что ее стихотворение, быть может, ставит под вопрос само существование доброго Бога, она отрезала — нет, нет… И оказалось, что Ларисса верующая, чего я, еще полвека назад приходившая к Лариссе в Пасху на кулич — традиционную дань обычаю, — не знала.

Ларисса сложный и интересный человек и обманчиво несложный поэт. Крупицы мудрости и прозрения в ее стихах разбросаны везде:

И тоской пронизанная радость, И охваченная счастьем боль…

А вот такое нехитрое, совсем недавно написанное стихотворение о прибытии русской жены из Китая во французскую глубинку. Тут все — новая французская маман, готовая принять невестку, и любопытные соседи, и счастливый сопровождающий всюду свою хозяйку кот… Сколько же любимых кошек мурлычут и ласкаются в ее стихах…

Еще не написано стихотворение о литературных сокровищах, накопившихся на чердаке барского дома. Еще много чего не написано, но я верю в Лариссину звезду и верную ей Музу. В стихотворении «Все мне рады…» есть такие строчки:

Я бесформенна и безмерна, Как вода — разольюсь во всем…

Они перекликаются с перелешинским «Аргонавтом»:

Все заветы и все знамена, Целый мир вбираю в себя…

Но если Валерий Перелешин вбирал в себя целый мир и снова творил его уже по-своему, то Ларисса растворяется в этом мире, превращаясь в озеро, отражающее облако, розу в каплях росы, безумного самоубийцу, колдунью…

Ларисса вошла в зарубежную русскую поэзию своей легкой танцующей походкой. И подарила нам такие глубокие, проникновенные стихи, полные особого аромата и самобытной прелести. Их хочется перечитывать и перечитывать. И запоминать. Потому что это настоящая поэзия.

Май 2005, Сидней (Австралия)

ЛИРИКА

ИЗ КИТАЯ – ПО МИРУ

«Бьется колокол медной грудью…»

Бьется колокол медной грудью, Льет расплавленную весну… Ветер кинулся к строгим людям, Темнотою в глаза плеснул. Льнет и ластится воздух вешний, Тает терпкая боль молитв… У меня от молитвы грешной Только сердце сильней болит. Не всегда радушны пороги, Лучше – рощи, поля, ручьи. Я за то и люблю дороги, Что они, как и я, – ничьи. Я не стану святой и строгой – Так привычно моим ногам Уставать по земным дорогам, Танцевать по земным лугам. В новоселье — из новоселья: Чей-то зов иль мятежный нрав? И пьянит меня, словно зелье, Аромат придорожных трав. Что ищу я, о чем тоскую, Я сама не могу понять, Но простишь ли меня такую Ты, Пречистая Дева-Мать? Темный лик просветлел немного, Луч зари скользнул по стене. И я верю, ты скажешь Богу Что-то доброе обо мне.

«Только в заводи молчанья может счастье бросить якорь…»

Только в заводи молчанья может счастье бросить якорь, Только тихими глазами можно видеть глубину. Знак молчанья — как присяга, как печать, лежит на всяком, Кто свернул тропинкой тайной в заповедную страну. В молчаливый час рассвета, озаренный солнцем ранним, Там, где синие лагуны спят в оправе синих гор, Так бросаются с обрыва в синеву летящим камнем, Замирая, саланганы и вонзаются в простор. И ни слов, ни размышлений. Как сказать об этом счастье? Разве можно в миг полета размышлять — куда летишь? Это может быть молитва. Это может быть — причастье, Чтобы сердце сохранило эту утреннюю тишь.

ГОЛОС

Через горы, земли, океаны, Тихий, дальний, словно свет звезды, В песне ли серебряных буранов, В золотом ли шепоте пустынь, В плаче ль ветра, в гуле водопадов — Голос мой повсюду долетит. Ничего, что друг без друга надо Уставать и падать на пути… Кто б у нас ни взял на счастье право, Эти люди, или этот Рок, Но тебя я встречу у заставы Где-нибудь скрестившихся дорог. Ты шагнешь навстречу, и во взоре Помутятся счастье, боль и страх… Всю тоску, все сдержанное горе Обнажу в протянутых руках. И когда из темноты и пыли На порог мой ты вернешься вновь — Я заплачу… Столько пересилив И любовью выстрадав любовь…

ПО ВЕЧЕРНЕЙ ДОРОГЕ

В час, когда засыпает усталое зрелое лето В окропленных росою и пахнущих медом лугах, Я иду за Тобою немеркнущим благостным следом, Ускользающим вдаль, где так светлы еще облака. По затихшей, поросшей немудрой травою дороге, По холму, где спускается стадо спокойных овец, По деревне, где в сумерках грезят простые пороги, Где вздыхает полынь у вечерних прохладных крылец… Не Твои ли шаги? Где-то радостно лает собака И смеется ребенок. Не Ты ли взошел на крыльцо? Я повсюду ищу, не оставил ли светлого знака Ты — с пастушьей котомкой и ясным вечерним лицом… И тропою с шуршащей по платью, мерцающей рожью Возвратившись домой, я меняю в кувшине цветы, Зажигаю лампаду… Я медленней, тише и строже… И вечерние мысли, как травы дороги, просты… В час, когда замирает земное согретое лоно, И звенит тишина, и проходит вечерний Христос, Усыпляет ягнят, постилает покровы по склонам, Разливает в степи благовонное миро берез, И возносит луну, как икону…