Одна на мосту: Стихотворения. Воспоминания. Письма
вернуться

Андерсен Ларисса Николаевна
Шрифт:

«Забьется сердце, улыбнутся губы…»

Забьется сердце, улыбнутся губы, Потянешься в постели поутру… А день пройдет — рассчитанный и грубый, Уложенный в бессмысленнейший труд. И это все? Для этого звенели В твоей крови таинственные сны? Иль, может быть, неведомые цели Твоей душе судьбой уделены? А этот трепет, это ликованье — Земного тела неуместный бред? О Ева, гордая в своем изгнанье, Тебе и в мире больше места нет.

ЧЕЛОВЕК ПОД ЗВЕЗДАМИ

Под этими многими звездами, среди этих черных больших гор по темной дороге идет человек… Идет и молчит и таит что-то в своем сердце… Так же как и другие. И так же его сердце тихонько молится тому Неизвестному Взору Вышины, молчание которого кажется единственной внятной речью. Молится о чем-то непришедшем. И молитва его так же смутна, как звездный отсвет над далеким холмом. Одинокий, такой же как и другие, не понимая себя, он только открывается тишине и вопрошает покорно: «Отчего же, куда бы ни вела темная дорога под звездами, самым нужным, близким и любимым будет то далекое и недостижимое, прекрасное и печальное, что лежит за дальними горами и смотрит с черного неба, отвечая молчанием?»

«Голубая печаль воды…»

Голубая печаль воды, Кровь заката стекает вдаль… Робкий маленький свет звезды В голубую вкраплен печаль… Вечер мягко обвил рукой В замшу темную сопок склон. В этом мире — сонный покой, В этом мире — спокойный сон. На другом берегу, вдали Золотой расцвел огонек, Протянулся через залив, Чуть искрясь, золотой шнурок… Словно тени чьих-то ступней Промелькнули по глади вод, Это чайка скользит в вышине Или кто-то незримый идет. Где-то тихо плеснула вода, Это рыбка. Растут круги… Покачнулась, смялась звезда, Снова тени от птиц, как шаги… И опять голубая печаль, Робкий, маленький свет звезды, И глядит неподвижно вдаль Угасающий взор воды.

ДОМИК

Все такой же с виду Белый домик мой, Тот же куст ракиты Под крутой горой. Так же каждый вечер Виден свет свечи, Тают, тают свечи, Плачутся в ночи. Долго я сидела — Все тебя ждала. Много песен спела, Кружев наплела. Так тиха дорога Без твоих шагов, А следов так много — Не твоих следов. Годы за годами Все летят, летят, Да под облаками Провода гудят. Молодость истает — Не погаснет свет. С каждой птичьей стаей Шлю тебе привет.

«Кто-то умный решил: война…»

Кто-то умный решил: война. Кто-то глупый спросил: за что? В город пришла весна, Ее не узнал никто. Все читают, гадают, ждут, Головами качают, а тут — Какие-то девочки на панели Фиалочки продавать захотели… Нашла время… Дорогая, не лезьте, И без вас тошно в этом аду. А жених сказал своей невесте: — Спрячь-ка пока фату.

«Манила, Адриатика, Гренада…»

Манила, Адриатика, Гренада… Экзотика, лазурь, сиянье льда… Как были мы взволнованны, как рады Попасть хотя бы мысленно туда. Как мы водили по цветистой карте Смешными пальцами в следах чернил. Как тут же, в классе, на корявой парте Цвели магнолии, искрился Нил… Нам ровно ничего не говорили Какие-то простые — Припять, Псков, Мы просто засыпали, не осилив Всех этих скучных рек и городов. И вот теперь, под чуждым «знойным» небом, Экзотики хлебнув за все года, Отведавши кусок чужого хлеба, Мы так хотим, мы так хотим туда! Туда, туда, где Псков, и Днепр, и Киев, Где в пятнах не чернил уже, а слез Горят для нас названья дорогие Огнем незабывающихся гроз… Там нет ни пальм, ни фиников, ни рифов, Там холод, смерть, страдания и кровь, Но, слившись с ней обыденною рифмой, Над всем горит и светит всем — любовь. И над бесцветной картою застынув, Прокуренными пальцами возя, Минуя все моря и все пустыни, Мы шепчем: — Киев… взят или не взят? — Манила, Адриатика, Гренада – Нам не нужны. Не нужен целый свет… Одну страну, одну страну нам надо, Лишь ту — куда нам въезда нет.

«Мне немножко грустно. Выйдем на веранду…»

Мне немножко грустно. Выйдем на веранду И прикроем двери. Пусть притихнет шум. В этот вечер шуток, флирта и джаз-банда Я опять во власти беспокойных дум. Посмотри, как звезды впутаны средь веток, Тихо шевелятся. Мрак такой густой. Звезды — это тайна. Чувствуешь ли эту Странную их властность над твоей душой? Знаю, Луннофея, нам обоим снится Схожая картина — обернись назад: О твоей Сибири — грусть в твоих ресницах. О морских прибоях — синь в моих глазах.

«Первое было море…»

Первое было море. Той первой весной — оно Стало в ребячьем взоре Сплошною синей стеной. И первые песни пело, Песком шелестя в тиши, — Первое счастье тела, Первый восторг души. Часто бывало строгим, Выло, как хор чертей, А после лизало ноги Игравших в песке детей. И было ясно, что море Нельзя из жизни изъять: В играх, в счастье ли, в горе Без моря прожить нельзя…