Одна на мосту: Стихотворения. Воспоминания. Письма
вернуться

Андерсен Ларисса Николаевна
Шрифт:

В СУМЕРКАХ

Так туманно небо, так тиха земля — Белая дорога, белые поля. Разве что ворона прыгнет на пенек Да в окне забрезжит чей-то огонек. Слабый, одинокий, сквозь туман и лед Кто его заметит, кто его найдет? И кому на радость он блеснет вдали В этом белом поле на краю земли?

НОЧЬ ПОД РОЖДЕСТВО

Посвящается Ренэ Гера

Потеряли дорогу. Я виновата, Но… стемнело — и вдруг началась зима. Все на свете покрыла густая вата: Фонари, повороты, поля, дома… И потом заскользили. И Вы устали. И колеса косило, и снег в стекло… Продолжать? Кувырком под откос? Едва ли Одолеть с высоты поворот в уклон. Ни конца и ни краю — леса, трущобы… Все в тумане, в мелькающей мгле, во тьме… Это ж надо придумать нарочно, чтобы Очутиться в такой снеговой тюрьме! Деревеньки… Названья мне незнакомы, Все закрыто и пусто — спросить нельзя. Что? Крапон? Ретурнак? Мы почти что дома! Но еще километры вилять, скользя. Наконец, без увечий и без урона, Мы и правда у дома, у самых стен. Я теперь понимаю, что я — ворона: Проворонила надпись, где в Сант-Этьен. Не свернули где надо… Зато видали, Как навстречу, сурово смотря в упор, Серебристой фатой заметая дали, По-хозяйски зима нисходила с гор. Как в долинах туман расстелил волокна, Как деревья, сутулясь, тащили снег, Как таились домишки, зажмурив окна, А продрогший фонарь скрежетал во сне. Как, сияя сквозь снег посреди поселка, – Тем, кто может услышать, и тем, кто — нет, Детским голосом пела хоралы елка, Чтоб во тьме не забыли про Горний Свет. Да к тому ж, говорят, что и свет светлее, Там, где близко прошла, не задев, беда… Сознаюсь, виновата… Но — не жалею, Что мы с Вами заехали не туда…

СПУТНИК

В молчании снежном дорогой лесной Кто-то идет за мной. Я слышу дыханье и шелест в тиши, Невидимых крыльев пушистый полет, То веточка хрустнет, то звякнет лед, Но обернусь — ни души. Лишь ели стоят в серебре и парче Так строго — свеча к свече. А кончится лес — и в сиянии дня Мой спутник растает, покинет меня. Над белой равниной — прозрачен, далек — Он улетит на восток. И я возвращаюсь в насупленный дом. — Так поздно. Когда ж обед? — Готовлю. Тепло и привычно кругом, Но спутника больше нет.

ИДИОТ

…Кричи – не кричи… Мария Визи
Так пусто, темно и скверно. Такая глухая ночь! Сам Бог не может, наверно, Такому миру помочь. В стихах у Марии Визи — «…кричи — не кричи…» — так вот, Над лестницей, на карнизе Повесился идиот. Он вырвался из барака, Метался, и выл, и звал… К нему ласкалась собака, Но сторож ее прогнал. Увидел один прохожий, Сказал: — Пусть поможет Бог! — Но ты, Всемогущий Боже, Как видно, помочь не смог. А как же понять иначе? Ведь сам он не виноват?! Зачат был во зле и плаче, И выброшен в Жизнь, как в ад. Иль, может быть, ты доверил Нам, людям, свои дела? А мы закрываем двери, Себя оградив от зла. Кричи — не кричи: не слышим, Совсем не до криков нам: Мы «по веленью свыше» Тебе воздвигаем Храм. Пусть испускают крики, Пусть топчутся у ворот… Мы славим Тебя, Великий, И ждем для себя щедрот.

ТОТ ЧЕЛОВЕК

Опять я проснулась так рано И встала не с той ноги! Нет, я не больна, но странно — Все кажется мне другим. И ветер шумит иначе, И тополь стучится в дверь, И кто-то в камине плачет, Скулит и рычит, как зверь… Нет, нам выходить не надо! Давай запремся на ключ. Смотри, как мечется стадо Напуганных ветром туч! Толкаются, как бараны, А маленький — вон! — отстал… А тень на холме — как странно — Похожа на тень креста… Но это мои тревоги, И ночи почти без сна, А засну — все дороги, дороги… И я средь толпы одна. В давке вокзальных агоний Никак не пробраться мне! А маму зажали в вагоне, Истошно кричит в окне. Когда это было? Не знаю. Давно. Спасена. Повезло. Так пусть эта память больная Простит безучастное зло! Как только рванулись вагоны — Меня, да с кульком заодно, Бегом, сквозь толпу, сквозь законы, Солдат сунул маме в окно. Уж мама, как звать, не спросила, Назвав просто — «Тот Человек», Молилась, чтоб светлая сила Спасла его в страшный век. Какой он был — белый иль красный, Она не пыталась узнать: Единственный НЕБЕЗУЧАСТНЫЙ, Он понял чужую мать.

НОЧЬ

Днем не страшно. Днем — светло. Все как было: жизнь идет. Есть ли в ней добро и зло Или нет добра и зла — Тот же ритм и тот же ход. Скрип колес и плеск весла, Тяжкий шум грузовика, Мир не умер, не исчез: Та же ласка ветерка, Так же сини небеса, Хоть лишенные чудес… Нет лишь веры в чудеса. Вот… А ночью жизнь не та. Ночью стало страшно спать: Тишина, и темнота, И часов тревожный стук, И подушка, и кровать Стали недругами вдруг. Пусто, тихо и темно… Вы зажжете жалкий свет, Вы раскроете окно И стоите у окна. И молчите. И в ответ — Вам такая тишина… И над всем такая ночь! Еле видны, далеки, И бессильны вам помочь, И рассеять темноту, Дрогнут звезды. У реки, На ветру, меж двух дорог, Пригвожденный ко кресту, Обнажен и одинок, Тщетно смотрит в небеса, Тщетно молится за нас, За поля, луга, леса, Умирая каждый час, Наш забытый детский Бог.

МИСТРАЛЬ

Тихо, темно и тепло на печке… Сладко прижавшись, мурлыкает кошка, А за стеной, за белым окошком Вьюга гуляет и воет в ночи. Там, за стеной, — занесенное поле, Речка за полем, за речкою — лес… Волки в лесу. И немало чудес: Ведьмы и черти там рыщут на воле. Так хорошо… Хорошо нам на печке, Правда ведь, кошка, не страшно вдвоем? Мы тут прижались, а там, за окном, Черт на коньках разъезжает по речке… Только вернутся ли наши домой? Нет, не вернутся, поди, до рассвета… Что это было? И было ли это? Где и когда приключилось со мной? Память ли это какого-то предка С русской кровинкой осталась во мне? Часто я вижу все это во сне И наяву вспоминаю нередко… И просыпаться томительно жаль, И вспоминать… А на самом-то деле Вместо избы, и печи, и метели Дует какой-то марсельский мистраль.

«Где-то там, на этом свете…»

Где-то там, на этом свете, Ты живешь не для меня. И растут не наши дети У не нашего огня. Но неведомая сила Не развязывает нас. Я тебя не отпустила — Ни навеки, ни на час. Лишь уснешь — тебе приснится Темный сад и звездный пруд… И опять мои ресницы Осенят и уведут. Ускользнет среди растений Зашуршавшая ладья — В тишину, где дышат тени, В глубину, где ты и я.