Одна на мосту: Стихотворения. Воспоминания. Письма
вернуться

Андерсен Ларисса Николаевна
Шрифт:

ПИСЬМО

Подруге Вере Рычковой

Прилетай ко мне на Цейлон! Тут в баньянах [24] шалят обезьяны, Под баньянами шествует слон, Головой задевая баньяны… Прилетай ко мне на Цейлон! Тут растет знаменитейший чай, Он доходит до вашей Аляски! Не сиди там в снегу, не скучай, Здесь так ярки, так солнечны краски! Тут на склонах прохладных высот Чай цейлонский, прославленный — Липтон, А повыше — фут на пару сот — Дышат мудростью эвкалипты. Тут топазы, рубин, бирюза… Туг танцуют священные змеи, Тут у женщин газельи глаза И змеистые руки и шеи. А в сапфирах тут звезды горят! Я купила один у факира — Это мой талисман, говорят. Нет другого такого сапфира. Тут составят тебе гороскоп: Числа, камни, и дни, и планеты, И на пляже горячим песком Ты засыпешь все прошлые беды. Как зажженные солнцем костры, Тут пылают, цветут фламбуньянты… А в горах, говорят, есть шатры, Где живут и поныне гиганты… А на самой высокой из гор, Что в Цейлоне видна отовсюду, След ступни с незапамятных пор: Это — Вишну, Адам или Будда (в общем, кто-то большой и святой…) Так и выбрал: уж если не рай, То, конечно, Цейлон, не Аляску, А потом он уехал в Китай По делам… Прилетай, моя сказка! Ты увидишь почетных коров В бубенцах, с голубыми рогами, По рисунку бухарских ковров Погуляешь босыми ногами. Купишь на ногу звонкий браслет В нос — кольцо. И пойдешь — Золотая Кумари, — Лишь завьется по ветру вослед Долгий край златотканого сари. Величайший майсурский раджа Поведет заволоченным глазом, И, жасминовым духом дыша, Все сапфиры отдаст тебе разом. А потом озарят небосклон Две звезды удивительным светом: Он отправится в храм на поклон, К астрологу пойдет за советом… Прилетай ко мне на Цейлон!

24

Баньян - дерево из рода фикусов, индийская смоковница, священное дерево индусов.

«Спать, спать, спать… Усыпить, укачать, убаюкать…»

Спать, спать, спать… Усыпить, укачать, убаюкать… Пароход — рад стараться – кряхтит, стучит… И, лениво качаясь, моя каюта. Словно старая люлька, скрипит в ночи. За бортом – ни звезды. Темнота в океане. Темнота… Пустота… Безграничная даль… Спать, спать, спать… Раствориться в ночи, в тумане. Темнота, пустота… Ничего не жаль.

ИЗ ФРАНЦУЗСКОГО АЛЬБОМА

«Да простит меня Эйфеля душа…»

Да простит меня Эйфеля душа, башня-то мне и не нравится. Может быть, техника хороша, но… совсем не красавица. Просто отметился век, очень печальный к тому же. Лучшее принес человек в жертву тому, что хуже. С легким сердцем башню отдам (и все небоскребы Парижа) — За старую Нотр-Дам, хотя она и пониже.

ГЛУБИНКА ФРАНЦИИ

Вот наконец мы прибыли. С котом. Кот с нами всюду путешествовал. Большой, добротный старый дом Многоголосо нас приветствовал. Спустилась и моя свекровь И благосклонно улыбается, А я-то, я забыла вновь Весь лексикон, что полагается. Сказала лишь «мерси», «бонжур», — На этом как-то и поладили, А кот сказал свое «мур-мур», Когда они его погладили. Большая комната нас ждет, — Все комнаты, как встарь, с каминами. Кровать на «трех»: муж, я и кот, И рядом ваза с георгинами. На всем — давно ушедший век, Семейное дыханье прошлого… И внуки, сколько ж человек? — Не нанесли «модерна пошлого». Знакомство кончено. Выходим в сад. Запущенный… С крапивой в изобилии! Есть и бассейн с семейством лягушат, Давно сменивших водяные лилии. Перрон. Двух-трех баллюстр недостает, Словно зубов в разбитой челюсти. Зато ночами соловей поет О некогда блиставшей прелести. Огромных елей целый ряд, Старик-каштан уже сутулится: Стволом суется невпопад Через забор и прямо в улицу. Тут кот с хвостом наперевес — Нарушив правила обители, На ствол воинственно залез, Чтоб покорить и здешних жителей. Напротив — дом. В окне — народ. А улица такая узкая! Вполне доволен этим кот, А я ловлю слова французские: – Смотрите, новый кот! Она! С котом приехать — вот фантазия! – А кто она? — Да новая жена! Китайская жена. Из Азии. Такой переполох — беда! Я смущена. Но все же — весело! Я — дома! Не «туда-сюда», И платья в гардероб развесила. Закончив с честью свой парад, Кот тоже смотрит, как устроиться, Влюблен, как я, и в дом, и в сад, Поел, попил и лапкой моется. Гостиная. Тут мебель «Луи Сэз» [25] , Слегка продавленная поколеньями. Кот благодушно на диван залез, Устроившись меж нашими коленями. Бормочет радио. О чем-то… Где-то там… Кто слушает, кто шелестит страницами… Все женщины, готовясь к холодам, Самозабвенно вертят спицами. Тоска? Ничуть. Зимой тут будет снег! Лес будет сказкой, в детстве недосказанной… Камин… Мой кот в приятном полусне, И я в роскошной шали, мною связанной. Глубинка Франции, в свой дом, В свою наследственную горницу, Впустила, да еще с котом, (И очень вежливо притом) Заядлейшую беспризорницу. Но… память с болью теребя, Хоть ты смогла мне так понравиться, Смогу ли я ЛЮБИТЬ тебя, Глубинка Франции, О мачеха моя! Красавица.

25

Луи Сэз (Lui Seize) - Людовик XVI (фр.).

«Как я живу? Совсем неплохо…»

Как я живу? Совсем неплохо, Да только можно бы умней! Но спасибо и за кроху, Выпадающую мне. Часто много хуже было, Только время — вот злодей! Танцы я всегда любила, Да еще и лошадей. А теперь вожусь с цветами, Много всех домашних дел, И порой — поймите сами – Проклинаю свой удел. Ну а кто всегда доволен, Кто не любит поворчать? Было б только в нашей воле Все по-новому начать…

МУЗА И Я (В деревне)

«Пиши сама!» — сказала Муза, — И отвернулась от меня. И цепи нашего союза Упали, жалобно звеня. И пусть, прощай, спокойной ночи! И я посплю еще хоть час. Не то мне голову морочит Твой поэтический экстаз. Ведь я совсем не успеваю Прожить как следует хоть день. И вдохновенно лишь зеваю, И за тобой брожу как тень. Вот так скажи и Аполлону, Чтоб ночью не будил меня: Я обойдусь без Пантеона И без священного огня. Мне надо дать коту лекарство, Кормить собак и лошадей, Надеть замки, чтоб в наше царство Не влез какой-нибудь злодей. Прогнать козу из огорода И чью-то телку со двора. Смотреть «тиви», какая мода, Et cetera, et cetera [26] . Одеться следует нарядно, Не то — «неряха» говорят. И «делать jogeen» [27] беспощадно, Чтоб влезть в желаемый наряд. А все домашние заботы, И кулинарная возня, Базар, и сад, да что ты, что ты… Я не могу — оставь меня! Но вот приходит вечер хмурый, Я чую Музы легкий след. И слышу вздох: «С такою дурой я провозилась столько лет!»

26

Et cetera, et cetera - и так далее, и так далее (лат.).

27

Jogeen - оздоровительный бег (фр.).

«Надо писать стихи…»

Надо писать стихи. Надо прощать грехи. В духовке сгорел пирог — Хлебца пошлет нам Бог. Платья пестрого нет – Пустяшнейшая из бед. Не постелила кровать — Стоит ли горевать? В саду засыхают цветы — Совсем никакой беды. На базар не могла пойти? Забыла — прости, прости. Муж из дому сбежал? Это, конечно, жаль. Но будет новый стишок — Поэт всегда одинок.

«Мечусь в переднике в плену у “купороса”…»

Мечусь в переднике в плену у «купороса», Пока домашние в ванне мылятся, А тут стихи подступают, как слезы, Как молоко у кормилицы. Помою посуду, посмотрю в окошко: Дома и дома, друг на друга лепятся. Оставили бы место для кошки — Нет, лепятся. Что за нелепица? Бегут люди. Все белки, и все — в колесах. Все что-то лучшее достать силятся. А стихи опять лезут, как слезы, Как молоко у кормилицы. Все — розы да грезы… Небо и то — домами закрыто, Небо — дорого, оно покупается. А лучше бы у синя моря с корытом, Там, где пляжники не купаются. Ну как же быть? Столько людей мечется, А надо, кажется, любить все человечество.