Шрифт:
В те февральские дни на столичных улицах и проспектах появились военные патрули. В полицейских участках были заготовлены возы розог. Иные аристократы на всякий случай уезжали в свои поместья, опасаясь разгула черни при объявлении воли. К удивлению обитателей Зимнего дворца, сам государь был спокоен и даже весел.
19 февраля 1861 года манифест был подписан Александром Николаевичем (текст Филарета остался без изменений), а 5 марта во всех церквах Петербурга, Москвы и губернских городов был Зачитан русскому народу. Об авторстве московского митрополита почти никто не знал, и потому многие удивились, когда император наградил его, наряду с известными эмансипаторами, золотой медалью с одним словом «Благодарю».
Глава 3
И ДРОГНУЛИ СТЕНЫ ИЕРУСАЛИМСКИЕ
Прошла оттепель. Россия наконец стронулась с належалого места, но куда двинулась — никто сказать не решался. Редкие умы прозревали будущее, и оно виделось безрадостным. Казалось бы, почему?
С уничтожением крепостничества страна вступила в ряд цивилизованных европейских держав, вот и железные дороги стали строить, и Шопенгауэра читать. Так, но скверны и зла в жизни будто прибавилось.
Церкви не пустели, благочестие ещё сохранялось в народе, но трактиры и кабаки богатели всё больше. В иных городах на десять домов приходилось по кабаку. Дешёвое вино стали пить не только мужики, но и бабы и малолетки. Появившимся уголовным судам и адвокатам работы хватало по всей России: там семью убили за столовое серебро, там мошенничеством разорили десятки людей. Нищих и обездоленных прибывало с каждым годом, среди них росла доля праздных и порочных натур. Разврат укоренялся в больших и малых городах и считался в обществе терпимым злом. Часть высшего класса увлеклась спиритизмом, развлекаясь общением с духами и не сознавая, что это за духи. Молодой и активный слой нарождавшихся разночинцев оказался охвачен идеей всеобщего отрицания, отказываясь как от христианских святынь, так и от долга верноподданных, от привычных норм поведения, от отцовского уклада жизни.
«Что это значит? — задавался вопросом архимандрит Игнатий Брянчанинов. — Веет от мира какою-то пустынею, или потому, что я сам живу в пустыне, или потому, что и многолюдное общество, когда оно отчуждалось от Слова Божия, получает характер пустыни... трудное время в духовном отношении! За сто лет до нас святой Тихон говорил: «Ныне почти нет истинного благочестия, а одно лицемерство». Пороки зреют от времени... очевидно, что отступление от веры православной всеобщее в народе. Кто открытый безбожник, кто деист [60] , кто протестант, кто индифферентист, кто раскольник. Этой язве нет ни врачевания, ни исцеления... Последствия должны быть самые скорбные. Воля Божия да будет! Милость Божия да покроет нас!..»
60
Деист — последователь деизма — религиозно-философской доктрины, которая признает Бога как мировой разум, сконструировавший целесообразную «машину» природы и давший ей законы и движение, но отвергает дальнейшее вмешательство Бога в самодвижение природы (т.е. Промысел Божий, чудеса и т.д.) и не допускает иных путей познания Бога, кроме разума.
Московский митрополит, давно пребывая на вершине церковной власти, не ослеплялся её блеском и сознавал назревающую угрозу, однако в отличие от Брянчанинова имел характер бойцовский. Пока слушают — надобно говорить, пока можешь повлиять на власть — действуй, так рассуждал Филарет. В очередном отчёте о состоянии московской епархии он писал: «Нельзя не видеть противоположных благочестию явлений и преступно было бы равнодушно молчать о них. Литература, зрелища, вино губительно действуют на общественную нравственность... Лучшее богатство государства и самая твёрдая опора престола — христианская нравственность народа». Увы, его не желала слушать не только власть, но и часть людей церковных.
В один из февральских дней 1862 года, накануне праздника Сретения Господня, в Углич прибыл странный путник. За долгий путь от Твери пассажиры почтовой кареты не раз поглядывали на маленького монашка, некрасивого лицом, с приплюснутым носом и чёрной густой бородою. Скуфья надвинута почти на глаза, мужицкий армяк, на коленях небольшой узелок. Он то что-то тихо бормотал, рассуждая сам с собою, то замирал, будто поражённый чем-то, то бросал на соседей взор блестящих голубых глаз, но ясно было, что своих спутников он не видел. Еды у монаха никакой не было, и не протяни ему угличская купчиха пирога с вязигою, так бы и ехал голодным. Но с некоторым удивлением пирог взял, ласково преподал бабе благословение и принялся рассеянно есть, вновь погрузившись в свои думы. То был архимандрит Феодор Бухарев.
Отец Феодор принадлежал к числу ищущих Истины. Почти мальчиком, при полном незнании жизни поступил в монахи и в сорок лет оставался пылким, восторженным юношей, в житейском отношении наивным до смешного. Войдя в годы обучения в круг первенствующих академиков, Бухарев и поныне считал себя глубоким богословом, хотя слабо знал историю и неглубоко догматику. Лекции его посещались плохо, журнальные статьи были многословны и малосодержательны.
Подобно многим слабым натурам, Бухарев был ослеплён одной идеей и ничего больше вокруг не видел: он со страстью погрузился в толкование Апокалипсиса, наивно уверенный, что именно ему суждено открыть людям истину. Академическое начальство издавать толкование отказывалось и не советовало показывать митрополиту. Отец Феодор не отступал.
Филарет прочитал толкование и при возвращении сказал лишь: «В уме ли он?» Известно было, что сосредоточенное углубление в Апокалипсис часто оказывалось преддверием к сумасшествию. Митрополит поручил молодого профессора одному духовному старцу из Чудова монастыря, однако самолюбие профессора не захотело смириться перед простым иноком. Вскоре архимандрита перевели в Казанскую академию. По-человечески митрополиту жаль было Бухарева, но для дела были опасны сия пылкая простоватость, сия одержимость своей идеей в ущерб внутреннему, духовному деланию (сжёг же мирянин Гоголь второй том своего романа).