И вдруг будто все силы ада вырвались на свободу. Жан или Папа Легба — кто его знает — завопил и стал прыгать и скакать, будто объятый пламенем. Питон свалился на пол и скользнул под алтарь, напоследок зашипев на меня. Между Папой Легбой и Жаном Соломоном, препиравшимся с самим собой на два разных голоса, все жарче разгорался спор. Я медленно пятилась, слушая невообразимые обрывки фраз на ломаном английском и французском языках.

— Она не причинит зла… — произнес Жан. Себастьян схватил меня за руку.

— Ха! Легба не боится!

Жан обернулся ко мне через плечо, потом подбежал вплотную и, вытягивая шею, встал передо мной нос к носу. Я боялась дышать.

— ТЕБЕ НЕ ИСПУГАТЬ МЕНЯ!

На лбу и висках Жана Соломона взбухли жилы, его щеки тряслись от ярости. Выпрямившись, он прошествовал обратно к алтарю, неистово жестикулируя и повторяя:

— Бесчестье, бесчестье, бесчестье!

Затем я узнала прежний голос Жана: Ш-ш! Ш-ш! Ш-ш! — и еще какие-то неразборчивые увещевания, которыми хозяин пытался утихомирить рассерженного духа.

В ответ ему — очередная брань, после чего Жан Соломон перегнулся пополам — и все затихло. Мне слышно было только, как в ушах стучит кровь да чирикают в саду птицы. По коже снова поползли мурашки. Я что было сил вцепилась в руку Себастьяна, но он не отнимал ее, да и сам стискивал мою чересчур крепко, до боли.

Наконец Жан распрямился и подошел к нам. Вид у него был растерянный, сконфуженный и даже немного испуганный.

— Уходите, — попросил он усталым и каким-то женоподобным голосом.

— Но…

— Простите, мисс Ари, но лоа вам не поможет.

У меня внутри похолодело от отчаяния.

— Послушайте, я моту заплатить. Я достану денег. Пожалуйста, я хочу хоть что-нибудь узнать, что угодно! Что он вам сказал?

Но Жан подвел нас к французским дверям, надавил ручку, и створки сами собой распахнулись. Хозяин жестом велел нам выйти.

— Прошу, уходите.

Я медлила, и Себастьян тихонько дернул меня за руку. Жан Соломон уставился в пол и не смотрел на нас, но, едва мы оказались во дворике, вышел вслед за нами и плотно прикрыл дверь в дом. Я удивилась.

— Ваше присутствие здесь оскорбило лоа, — очень тихо, очевидно опасаясь быть подслушанным, заговорил Жан. — Я сам в этом виноват, но я разглядел, кто вы такая, только когда вступил в связь с Легбой. Никогда больше сюда не приходите.

— Но почему? Что все это значит? — У меня невольно сжались кулаки. Так и хотелось заорать на незадачливого шамана. — Что со мной не так, черт возьми?!

В глазах Жана проступила печаль.

— Надеюсь, вы никогда об этом не узнаете…

И, покачав головой, он отвернулся, чтобы уйти.

— Пожалуйста, Жан! — взмолилась я. Он видел мое проклятие, он знал, в чем оно состоит, — единственный из людей. — Помогите же мне!

Боже правый, как же я ненавидела упрашивать! От этого мне сделалось так противно, что в груди все больно сжалось и закололо. Жан вздохнул, затем снова покачал головой, будто заранее осуждая себя за опрометчивый поступок. Отклонившись на всякий случай подальше от дверей, он произнес:

— Вы хотите знать прошлое и то, что на вас наложено? Растолките в порошок, а лучше в пыль кость Алисы Кромли — и вам все станет ясно. Кости поведают вам ваше предание. Скажи, Себастьян!

Тот кивнул, и Жан, удовлетворившись таким ответом, попрощался:

— Удачи, chere!

Затем он вошел в дом и запер за собой дверь. Я посмотрела на Себастьяна.

— Он ведь пошутил, правда?

Себастьян взял меня за руку и повлек из дворика к каменному тоннелю.

— К сожалению, это совсем не шуточки.

Похоже что…

Я вырвала у него руку и пошла вперед по тоннелю к Думейн-стрит. Не дожидаясь Себастьяна, я выскочила за ворота, хлопнув ими так, что замок автоматически защелкнулся, и направилась в южную часть города. Мне всего-то и хотелось — выглядеть и жить как все! Всего-то! Почему же эта гребаная нормальность так трудно достижима? Ну почему?

Глаза щипало от слез, глупых и жгучих слез. Я утирала их рукой. Глубоко в груди зародился вопль, распирая внутри ребра и наполняя сердце адским страданием.

Я судорожно потянула носом воздух, как вдруг…

Яркая вспышка ослепила меня. Мозг прошила насквозь ужасная боль. Я вскрикнула, схватившись за голову, рухнула на колени прямо на тротуаре и сложилась пополам, ударившись локтями о брусчатку. Пальцами я вцепилась в волосы, в самые их корни, потому что боль, зародившаяся во всех закоулках черепа, разрасталась и сочилась сквозь кожу, а потом рикошетом возвращалась обратно, усиливая мои мучения. Не в состоянии выдержать приливы и отливы агонии, я закричала что было сил.