— Сазерленду предложили работу? Ну и ну!

Теллер подошел к схеме на стене, отколол скрывавшую ее коричневую бумагу и отступил назад.

— Что это? — спросила Сюзанна.

— Моя схема. Стоит целого состояния. В своем роде успокоительное для меня: я кажусь себе менее сбитым с толку, чем на самом деле. Ну а теперь задавай вопрос, почему это Кларенсу предлагали работу в Белом доме…

— Не хочу умничать, инспектор, но признаюсь, что теперь мне все ясно. Кларенс использовал свои знания о психическом заболевании Поулсона для давления на президента и его окружение, чтобы получить эту работу. Поулсон был и остается ставленником Джоргенса.

— Верно, но, может быть, за этим кроется еще кое-что. Если у Кларенса был компромат — прости мне это выражение — на Чайлдса, он мог его использовать для оказания давления на суд в интересах президента. Я имею в виду давление на Чайлдса.

Она кивнула.

— Ну и мразь этот Сазерленд, — брезгливо проговорил Теллер.

— Даже хуже… Что ты еще узнал, пока меня не было?

— Да, собственно, и все.

— Уверен?

— Уверен. Теперь давай-ка займемся схемой. — Сюзанна встала рядом с ним. — Вот они, — сказал Теллер, — все подозреваемые перед нами. Уберем лишних.

— Кого именно?

Он скрестил руки на груди и прищурился.

— Посмотрим. Лори Роулс. Есть ли еще какая-нибудь причина ее подозревать, помимо злости на Кларенса за постоянные измены?

— По-моему, это вполне убедительная причина, чтобы сохранить ее в списке.

— Может и так, но я все же думаю, нам нужно сузить фокус. Слишком уж много игроков с сомнительными мотивами. Я голосую за то, чтобы вывести ее из игры.

— Хорошо.

Он снял намагниченную пластинку с ее именем.

— Кто еще?

— Доктор Сазерленд.

— Почему?

— Он отец Кларенса. Разве может отец хладнокровно убить сына? Я еще понимаю — в приступе ярости или страсти, но данное убийство готовилось заранее.

Теллер кивнул.

— Если только сын не шантажировал собственного отца, поскольку тот был замешан в экспериментах ЦРУ с наркотиками, проводившихся на людях, которые не знали, как их используют. Некоторые в результате эксперимента просто погибли. Мы прошлись по досье, раскрытым ЦРУ, досье МКАЛТРА. Люди этой профессии сочиняют совершенно сумасшедшие названия для своих проектиков… Артишок. Синяя борода… Взрослые люди, а разыгрывают комедию «плаща и шпаги»… Впрочем, я все же не верю, чтобы папаша-психиатр был способен на это. С сыном типа Кларенса он скорее мог покончить с собой из чувства вины за содеянное… Голосую за то, чтобы удалить его с поля.

— Ну что ж. Это твое поле.

— Не ехидничай. — Теллер сказал это с улыбкой и снял имя Сазерленда. — Следующий?

— Судья Коновер.

— Ты слышала?

— Об инсульте? Да. Как он?

— По последним сведениям, все еще в коме.

— Бедняга.

— Да. Я снова общался с Сесили Коновер. «Бедняга» — это еще слабо сказано.

— Если бы жертвой была Сесили, я бы поставила его во главе списка.

— Так как, убираем его с поля?

— А ты что думаешь?

— Убираем… — Коновер присоединился к Сазерленду и Лори Роулс.

— Теперь Сесили Коновер.

— Как бы мне ни хотелось видеть в ней подозреваемую numero uno, [10] я все же так не думаю. Эта леди — в отношении Сесили Коновер я использую данный термин весьма условно — хорошо заметает свои следы. Она нашла бы кого-нибудь другого на эту работу.

Сюзанна протянула руку, убрала со схемы имена миссис Сазерленд и сестры Кларенса.

— Нет возражений? — спросила она. — Я бы сказала, можно только посочувствовать, что Кларенс приходится им родственником. Особенно миссис Сазерленд.

— Согласен.

— А как насчет категории «друзья»? — поинтересовалась Сюзанна.

— Долой.

Сюзанна потянулась было к имени Веры Джонс.

— Подожди, — остановил ее Теллер.

— Почему? Судя по тому, что мы о ней знаем, она вне подозрений. — Теллер не ответил, и она продолжила: — Ты что-то скрываешь, Мартин?

— Знаешь, что мне, помимо всего прочего, нравится в тебе, Сюзанна?

— Что?

— То, что ты называешь меня Мартин. Для большинства я просто Марти. Как тот бедняга из пьесы Пэдди Чаевски. Ты и моя мать… Только она меня так называла, когда сердилась.

Сюзанна рассмеялась и объявила Теллеру, что, если он не перестанет быть столь обворожительным, ей придется прервать все дела и отвезти его к себе домой.

— Прости, — произнес он. — А обворожительным меня вообще никто никогда не называл.