Шрифт:
Мака несколько раз повернулась вокруг своей оси перед зеркалом и с тяжелым вздохом – расставаться с собственным отражением сейчас не хотелось – поплелась к кабинету директора. Ничего не поделаешь, надо идти, а то дежурный начнет разыскивать ее по всей школе.
Едва Мака прикоснулась костяшками пальцев к двери, как услышала бодрый голос завуча. Добродушная толстушка Марианна Ивановна всегда нравилась Маке: она носилась по школе в разноцветных платьях, собирала народ то на концерт, то на спектакль. Ни одно мероприятие в школе – будь то КВН или конкурс стихов – не обходилось без ее активности и творческого энтузиазма.
– Войдите!
Девочка открыла дверь и предстала перед непривычно-суровой Марианной Ивановной, сидевшей вполоборота к ней в кресле директора. На затылке необъятной, втиснутой в строгий костюм затейницы и предводительницы школьных артистов красовался тощий пучок светлых волос. Тонкие пряди-перья торчали в разные стороны. Мака едва сумела подавить улыбку. Распущенные волосы, небрежными кудрями разбросанные по широким плечам, шли Марианне гораздо больше.
Завуч недовольно покосилась на ученицу, потом – с подозрением – на ее бежевый свитер.
– Маковецкая?
– Да.
– Присаживайся.
Мака послушно села, рассудив, что здороваться уже поздно.
– Полных лет?
– Пятнадцать.
Завуч по воспитательной работе опустила глаза и принялась сосредоточенно строчить. На лице ни тени улыбки. Куда только подевался прежний задор?!
– Отец, мать?
– Мать, – Мака заулыбалась.
Марианна Ивановна бросила на нее строгий взгляд.
– Фамилия, имя, отчество отца, – отчеканила она, – место работы?
– Стародубов Павел Семенович, – копируя ее интонацию, выдала Мака, – место работы – церковь.
Завуч даже и не думала улыбаться. Зато было видно, что ее начало разбирать любопытство, которое она сумела придержать только отчасти.
– И чем же, – поинтересовалась она, – твой папа занимается в церкви?
– Замаливает грехи молодости, – Мака хихикнула, – в том числе и меня. Батюшкой служит.
Марианна Ивановна только недовольно покачала головой.
– Если ты знаешь отца, почему в твоем личном деле стоит прочерк? – Она через прищур смотрела на Маку.
– Это что, преступление? – Взгляд девочки стал колючим.
– Нет.
Повисла напряженная пауза.
– Давайте о матери, – не выдержала Мака, – она как бы есть.
– Почему это «как бы»? – снова полезла не в свое дело любопытная устроительница концертов.
– Ни почему. Слово-паразит, – Мака не отводила взгляда от водянистых глаз.
Дальше разговор пошел по тому плану, который описывали ребята. Адрес, телефон, явки, пароли. Мака скучала, вглядываясь в прозрачные глаза Марианны Ивановны и пытаясь угадать, о чем она думает и куда подевалась прежняя хохотушка. Ничего не получалось. Так же как с матерью. Единственная разница была в том, что от Марианны сейчас исходила мощная волна то ли ненависти, то ли презрения. А вокруг Инны не было никаких волн вообще – пустота.
– Ты знаешь, кто был в тот вечер в школе? – вдруг услышала Мака и заметалась, прежде чем успела отвести глаза.
– Понятия не имею.
– Мне так не кажется, – Марианна отложила ручку и скрестила под подбородком пальцы-сардельки, – ты в стороне остаться не можешь.
– Почему?! – изумилась Мака.
– Из-за характера.
– Серьезно, не знаю, – она постаралась сыграть убедительно.
– В общем, – Марианна Ивановна не отводила глаз от ее лица, – ты зря так стараешься, покрывая преступника. Уже есть свидетели.
У Маки возникло такое чувство, будто Марианне Ивановне безумно нравится играть в следователя: новый образ, который она примерила словно бы для спектакля, а потом не пожелала с ним расстаться.
– И что вам мешает, – она тряхнула головой, – заняться подозреваемым?
– Видишь ли, Сашенька, – она пошевелила пальцами, – их двое.
– Как?!
– Хорошо, – Марианна гаденько усмехнулась, – значит, замешан только один.
– Я этого не говорила!
Мака, чувствуя подвох, прижала ладонь к подбородку и прикрыла глаза.
– В общем, смотри. Двое подозреваемых. Один точно виновен, на второго, скорее всего, указали, чтобы запутать следы.
Мысли заметались как сумасшедшие. Уже давно Мака решила для себя эту дилемму: не будет она никого сдавать. Ни Фила – предателя, ни Ритку – гадину, которая знала с самого начала, кто виноват, но упорно молчала. А ведь ее уже вызывали, в первых рядах, да и в школе вот уже три недели каждый день начинался с масштабного выноса мозга на тему сожженных журналов. Не говоря уж о том, что не станет Мака рассказывать, как ее саму пытались избить. Она не стукач и привыкла справляться сама со своими проблемами.