Постепенно развивалась в сознании способность к подражанию, развивалась память запечатления и развивалось умение, техника и привычка видеть свои стены испещренными рисунками — отсюда украшение — эстетика.

Для дикаря не были ведомы ни анатомия, ни психология, и по мере осознанности увеличивалась схема шести оснований. И эта основа была как бы собирательным местом отысканных новых форм человека.

Сознание развивалось в одну сторону подражания формам, созданным натурою, и художник стремился к умению передать видимое.

Но в технической жизни — если <сознание> брал[о] что-либо у природы, то устремлялось к со-вершенств<ованию> мысли, которую породил какой-либо случай. Может быть, катящийся камень навел на мысль сделать колесо, и форма возникла — но форма, ничего общего не имеющая ни с конструкцией камня, ни <с> его сущностью.

Также нужно было идти художнику в искусстве. Выявлять свою творческую мысль, что послужило бы равномерному развитию нашего сознания.

Примитивное изображение дикаря нельзя считать за творческое создание. Так как оно представляет уродство натуры, искажение реальных форм.

Примитивное изображение — результат слабой технической стороны и <не>умени<я> охватить все формы видимого предмета дикарем.

Как техника, <так> и осознание форм натуры были только на пути своего совершенства.

Изображения его <дикаря> нельзя считать за Искусство. Так как не уметь не есть искусство. Им был указан только путь к Искусству. И когда художник овладеет вполне формой как внешней, так и внутренней изображаемого, <тогда это> можно считать началом Искусства.

Таким началом мы можем считать Искусство античное и Возрождение — момент, когда дикарь превратился в умелого рисовальщика, когда сознание его осознало всю форму человека, когда техника достигла своего совершенства. То был — мастер, и <его> работы были уже Искусством.

Остов обогатился, получил тело, тождественно<е> конструкции живого. Пять палочек и точка превратились в сложное изображение. Точка превратилась в лицо, <по> которо<му> узнаем психологию субъекта.

Но, несмотря на огромное мастерство, на совершенную передачу живого лица и тела, ими была пройдена только половина пути идеи дикаря: видеть картину зеркалом природы.

Ими достигнуто Искусство умения передать форму, но не было достигнуто умение овеять предметы живым воздухом, чем обогатились художники 19 века.

Ошибочно думать, что они, классики, совершенны и что молодому поколению нашего времени нужно созерцать, поклоняться и следовать или признать их Искусство как Идеал. Признать — значит лишить себя <возможности> жить современным богатством, приковать себя к точке мертвой, уйти из современной нам жизни.

Наши мастера 19 века, импрессионисты, даже передвижники, достигли больше<го>, <у> них ожили те тела воскресших мраморов античного Искусства, которые были раскрашены художниками Возрождения.

И тот момент, который считался за падение Искусства после Веласкеза, считаю ошибочным. Это было не падение, а наоборот, высший подъем, наибольшее приближение Искусства к лицу природы. Художники 19 века и частью 20-го — до кубизма, будут реальной мечтой дикаря. Искусство его идеи достигло совершенства, и холст картины стал зеркалом. На нем загорелось солнце.

Если бы мастера Возрождения не затворили за собой двери к природе и если бы из их мастерских не был изгнан реальный свет, тогда не оборвалось <бы> их искусство на полдороге — а пошло развиваться в достижении живого света и воздуха.

Но двери закрыты — и в фабриках фабриковались тысячи картин. Затворив за собой дверь своих мастерских, они удалились от натуры и задох<ну>лись в погоне не за правдой натуры, а за идеальностью — эстетичностью — красотою.

Реальность представления исчезала по мере нахождения идеальных линий лица, богатство природных линий избегалось, сложность натуры упрощалась идеальной линией, человек был очищен и построен в картине по вкусу художника.

Краски были средством — те же румяна, помада и пудра, — от которых зависела красота лица.

Мастера Возрождения уклонились от идеи дикаря идти ближе к натуре, что и было началом конца их искусства.

Если посмотреть на людей в картинах классиков, то увидим безжизненное тело, хотя сквозят синеватые вены, но кровь в них мертва. И только находясь в состоянии гипноза, можно увидеть <в этом теле> правду жизни. Оно не дышит тем воздухом, который дали мастера 19 века.

Но ваши учителя уже много лет говорят о достоинстве Рафаэля и посылают <вас к нему> на поклон.