Неизвестно
Шрифт:
Троепольский добросовестно прошёл все стойла, удивляясь звучности имён жеребцов и кобыл. Здесь были лошади, как лебеди, белые, серые в яблоках, гнедые и чёрные - Саламандра и Суламифь, Циния и Резеда, Гнедой и Глечик, Ганнибал и Цезарь..
– Ваня, скажи, кто придумывает имена твоим красавцам?
– За помощью не обращаюсь, я действительно чувствую, что они принадлежат мне, как мои дети! У Будённого есть Софист - он берёт все призы на скачках на
Московском ипподроме. Моя мечта - пригласить Семёна Михайловича на собственный заезд. Вот тогда у меня появилась бы броня - крепче не бывает!
– Это, пожалуй, верно! В наше время надо иметь покровителей, иначе всякая мышь подгрызёт сухожилия - и не заметишь! Ты мне скажи, чего ты такой худой? У тебя ж щёки ввалились, один нос остался.
– А к чему мне килограммы? Настоящий жокей должен весить не больше пятидесяти двух... Ладно, надо двигать в сторону кухни, чтоб поправить вес, ты не находишь? Только зайдём в правление, позвоню Евсигнееву Коле, пусть приезжает в гости. Хочу вас познакомить - превосходный человек! Директор Ново- чигольского лесхоза. Пока он воевал на фронте, хозяйством руководила его жена, Серафима. Вернулся после серьёзного ранения из госпиталя, оклемался, поднял лесхоз. Замечательная чета, очень милые люди! Я беру у него саженцы, и мы крепко дружим.
.В этот вечер в двухэтажном доме, окружённом сиренью и акациями, было весело, с балкона доносились звуки гитары и мандолины, слышались песни и смех.
На кухне Феклуша вытирала слёзы передником. Она каждый раз плакала, когда слышала эту песню, а сейчас специально дверь оставила приоткрытой и сидела за столом, подперев голову рукой. Баритону вторил чистый женский голос под аккомпанемент мандолины:
Белой акации гроздья душистые Вновь ароматом, ароматом полны.
Вновь разливается трель соловьиная В тихом сиянии, сиянии луны...
Помнишь ли, милая, под белой акацией Слушали трели, трель соловья?
И ты мне шептала, чудная, нежная:
Милый, поверь мне, навеки твоя!
Последние две строчки повторялись, и «чудная, нежная» звучало во второй раз с особой силой - Феклуша всхлипнула, зажав рот рукой. Открылась дверь, вошла Мария Фёдоровна, стараясь тихо ступать по скрипящим половицам, прошла к столу, села рядом.
Годы прошли давно, страсти остыли,
Молодость жизни давно уж прошла...
Но белой акации гроздья душистые,
Нет, не забыть мне, не забыть никогда!
Закончился повтор, и голоса на какое-то время стихли, Феклуша встала, подошла к печке:
– А давай, Фёдоровна, картошечки молоденькой!
– Нет, спасибо, я уже в столовой перехватила. А ктой-то к нам приехал?
– Знамо, друг детский! Петрович его всё Гаврюшей величает. Силён играть на мандолине! Борька аж к Семутенковым носился за струментом. И энтот, Са- ныч с питомника приехал, с жёнкой, Серафимой. Он такой маленький, сухонький, в гимнастёрочке, всё время улыбается да курит. А она - больше его ростом, волосы чёрные, глаза жгучие, как у цыганки. Знать, хорошие люди, коль Петрович их привечает. Он худых не позовёт!
– А песнь-то, песнь-то какая! Всё про любовь. а Иван Петрович сказывал - с той песни и война с немцем почалась!
Мария Фёдоровна смахнула со щеки слезинку. Уже два года, как она получила похоронку на мужа, при упоминании о войне на её глазах появлялись слёзы. Дом её сгорел, родственников не было, вот и прибилась она к совхозу. Марчуков за умение распорядиться, за характер назначил её заведующей столовой. А уж как она готовила еду, и Феклуше можно было поучиться! Мария Фёдоровна жила в комнате на нижнем этаже - директор постарался, выделил - очень удобно: и столовая, и правление рядом, в двух шагах.
Из-за дверей раздался взрыв хохота.
– Чё грохочут-то?
– спросила женщина Феклушу, только что вернувшуюся из комнаты.
– Да Борька учудил. Спрашивают его: «Боря, может что-нибудь споёшь?» Он и спел. Вместо «пролетают кони, да шляхом каменистым» - «пролетают кони по шляпам-коммунистам!»
– Феклушинька. детка. Ты это больше никому не рассказывай! Хорошо?
– А я никогда ничего не рассказываю! Что я, дура?
– надула губы Феклуша.
– Ну, кто же это сказал? Я просто беспокоюсь, ты же знаешь!
Выскочил Борька - лёгок на помине.
– Ма Фёдын, Ма Фёдын, ты мне супчику принесла?
– Конечно, Боренька! Вон он, на печке стоит. Феклуша, видно, стол взрослых ему не подходит, давай ему любимый супчик! Он и днём ко мне в столовую прибегает, чашку умолотит и побежал!
– Будто я хуже готовлю, - буркнула недовольная Феклуша, доставая тёплую кастрюлю с печи.
– Да нет, просто у меня в столовой горох долго вымачивается, и суп получается как кашица.
Две женщины, лишённые собственных семей, с умилением смотрели, как мальчишка управлялся с едой. Каждая из них считала его своим сынком, и Борька не подозревал, что мам у него гораздо больше, чем он думал.