— Я фотокарточку принесу, — быстро сказала Тася, — чтоб при тебе была, тебя в школе Чижик звали?

— Нет.

— Пыжик?

— Нет, — засмеялся Чижов, — Тося, от Анастасия.

— Тося и Тася, — сказала Тася, — я тебе так и подпишу: Toce от Таси…

Они быстро шли задними дворами к дому.

За калиткой уже стоял «додж» и приплясывал невесть откуда взявшийся Киргиз в трусах, майке и сапогах, наголо побритая голова была большой.

— Пишите письма, — сказал Киргиз и провел ладошкой по бритой голове, — отправляемся, между прочим, в морскую пехоту, — и попрощался с Чижовым за руку.

Макаревич перебрался назад, уступая место Чижову, тот сел, в «додже» похрипывал приемник. Таси не было, и Чижов вдруг почувствовал, что это хорошо, что ее нет, и сухо приказал водителю трогать.

— Я Жоржу говорю: жена прислала письмо, — сказал Макаревич, — от ихнего климата у нее волосы лысеют и что она страдает… Я пошел к начмеду, но у него таких таблеток нет, — он пожал плечами, — а лысая женщина, я даже не представляю…

— Ну редкие, ну густые, — сказал Черемыш не скоро, когда въехали на Виноградова, — смехота переживать… Папаша здоров?

— Спит папаша, — ответил Чижов и подул на руку.

— Ну и ладно, — Черемыш сперва не понял ответа, поверил так, потом вдруг удивился, покрутил головой и засмеялся.

— Ты чего?

— Если потонем, папаша тебе этого факта не простит, пришел, скажет, и не разбудил, как гад…

Для секретности «Зверь» был ошвартован у пирса подплава, и в начале пирса стоял дополнительный часовой. Пахло печным дымом от газогенераторов, ворванью, бочки с ворванью уже завезли, и вокруг них гудели мухи.

«Витязь», портовый буксир с медной трубой, отрабатывал задним ходом и сильно, как на картинке, дымил, он приволок спасательный вельбот с «амика», в цинковые банки на таких вельботах запрессовывались не только НЗ и медикаменты, но и глупости вроде валериановых капель, всех это почему-то сердило, и вельботы звали «ресторанами». На пирсе, раздраженно попыхивая длинной папиросой, широко расставив ноги, стоял Пеночка, лейтенант Пунченок — помпотех бригады.

— Ну где я вам возьму лист, — сразу напустился он на Черемыша, — заварите броняшку, а лист зачем?!

— Сми-ирна! — крикнул Андрейчук.

«Смирно» следовало командовать в тот момент, когда ботинок командира ступал на палубу. Андрейчук запоздал, Чижов недовольно покачал головой и отдал честь кормовому флагу.

«Витязь» подработал винтом, чтобы не царапнуть иностранный вельбот.

— У них в НЗ, — почему-то шепотом сказал Чижову начхоз, — есть валериановые капли и трубочный табак, — и хихикнул, — комедия при нашей работе, а? Ресторан, а?

— Что ты цирк устраиваешь, — заорал Пунченок Черемышу, — ну где я тебе возьму лист, ну хочешь, мной заваривай, ну эх! Что мне, листа жалко?.. Я тоже боевой офицер…

Чижов спустился вниз, в каюту, и сел на диван. Гудела вентиляция, пахло нагретым маслом, сырой ветер задувал в открытый иллюминатор, шевелил бахрому плюшевой портьеры, и четкий солнечный круг отпечатывался на клепаной двери. Чижов откинул голову и сразу же представил белую Тасину шею, которую он целует, затем сунул голову под кран, вода была ледяная, заломило затылок, но он терпел, вытерся жестким полотенцем и взял лоцию Белого моря, подаренную друзьями к дню рождения. Титульный лист был разлинован красным карандашом. Синей тушью друзья написали здесь жизненные рекомендации: «Будь краток, точен, тверд. Андрей», «Береги обнову снову, а честь смолоду. Никита», «Жизнь дается один раз… Вадим». Последнюю написал Валерик и размазал: «Давай пожмем друг другу руки и в дальний путь на долгие года».

Надо было работать, а он все видел, как Тася снимает туфли с крепких белых ног.

— Начхоз, а, начхоз, — слышал он стонущий голос Макаревича, — вы рыбу приказали загрузить, а, начхоз?..

— Вестовой, чаю, — крикнул он в коридор, — покрепче!

«Валенки, валенки, не подшиты, стареньки», — пела трансляция.

Чижов сел на лоцию и уже не отвлекался.

В восемь подали автобусы прямо на пирс — команды поехали в Дом флота. Утро было жаркое, на Двине купались. В доме флота было пусто и гулко, в затемненном фойе Чижов поглядел на свой белеющий бюст. Команды сели тесно, и в большом зале Чижову его команда показалась совсем малочисленной.

Замполит бригады Дидур — местный, как и Чижов, помор — небольшой, голубоглазый, в прошлом из политотдела Рыбфлота, пришел с женой, тоже маленькой, крепенькой, в зеленой кофте с оленями. И смеяться она стала сразу же, еще до того, как началось смешно. Из всех не смеялся один начхоз.

— Товарищ замполит, — обратился он к Дидуру, серьезно глядя на экран и сделав брови домиком, — я прошу, чтобы песню про валенки по трансляции никогда не исполняли, ее исполняют в том смысле, что я задерживаю обмен обуви… А я обмен обуви никогда не задерживаю.