Конникин, если эта крыша протечет, нам конец.

Она спросила:

— Так все и будет дальше?

— Мы не знаем.

Поли поморщился:

— Да знаем мы. Через несколько дней начнется настоящий дождь, ливень.

— Ну, это мы так думаем, Поли. А мы уже не раз ошибались, помнишь?

— Слушай, то, что сейчас, — это только начало. Капель редкая, потому что капли имеют малую плотность и падают сквозь газообразный воздух. Но это воздух и падает.

Атмосферное давление начнет понижаться, кислород будет конденсироваться, потом придет очередь азота. С падением давления капли станут бить сильнее. Под конец будут валиться как камни. — Он усмехнулся. — Как пушинки в вакууме.

Джулия медленно ела, не отрывая глаз от тарелки, словно не слыша нас.

Конни спросила:

— Что тогда будет с нами?

— Для того мы и навалили на крышу лишний слой земли. Возможно, поможет. Наверняка не повредит. Если станет слишком страшно, заберемся в капсулу и загерметизируем люки.

Она говорила тихо, глядя мне в глаза:

— А… потом?

— Увидим, никуда не денемся. Я…

Стол дернулся, задребезжали тарелки и бокалы, у меня в кружке плеснуло пиво. Я подскочил и выбежал на лоджию, выглянул через большое окно в ярко освещенный гараж. Ничего. Бульдозер у дверей. Две машины. В тени виден нос Кэт. Маленькая дверь отеля по-прежнему запечатана слоем земли и бетона.

За моей спиной Поли предложил:

— Пойдем в купол.

Я кивнул, глядя на открытую дверь в туннель. Пусто. Темнота.

— Ага. И может, лучше ее закрывать, пока нас здесь нет?

С купола был виден огонь за холмом, с которого мы раньше вели наблюдения, — большой пожар, огромные языки пламени лизали небо, выплескивали плотный черный дым, словно горела сырая нефть, заставляя вспомнить войну в Заливе, когда отступающие герои Саддама подожгли скважины. Дым уже стоял отвесным черным столбом на фоне ярко-зеленого неба, освещенного оранжевыми языками и карминовыми молниями.

Повсюду блестели брызги дождя, падавшего теперь чаще, и лопались, касаясь земли, взблескивали по краям дымного столба, вспыхивали и вихрились в пламени.

Поли сказал:

— Почти в центре шрода. Может, главная заправка взорвалась.

— Не думаю. Это что-то большое. Дальше, чем тебе кажется, может у Палмерс-Ридж. Там ничего, кроме лесов.

— Крушение самолета?

— Господи, Поли, какие самолеты могли бы летать при минус двухстах? [68]

Пламя все разрасталось, из сердцевины тянулись длинные языки, возможно от пылающего кислорода.

Конни прижалась лицом к кварцевой пластине и отпрянула. Я потрогал. Холодная. Холодная до боли. Она спросила:

— Для нас это опасно?

Я сказал:

— Что бы это ни было, оно не распространится далеко. Скоро погаснет.

Поли разглядывал панель метеорологических приборов под окном.

— Вообще-то, температура на несколько градусов поднялась. Оно такое горячее. Давление упало сильнее, чем я ожидал. Снаружи около двенадцати psi [69] .

Я глубоко вздохнул, почувствовав, как нервно дрогнуло сердце:

— Все равно, мы здесь в безопасности. Думаю, закрылись достаточно надежно.

Я оглядел отель. Его окружал кипящий голубой туман, столб пара поднимался к небу. С крышей было что-то не так, — может, недоставало засыпки кровли, и видны были редкие вспышки падавших капель. Протечет ли? Трудно сказать. Возможно, на дереве кислород испарится, но…

Я сказал:

— Он не выдержит, Поли. Надо подумать, как закрыть клапаны геотермальных вод, чтобы не взорваться, когда он рухнет.

Он сказал:

— Дело пойдет быстрее, как только достаточно похолодает.

— Надо оставить включенной видеокамеру. Чтобы потом у нас была запись.

Потом? Господи, какое «потом»?

Поли хмыкнул, отвернувшись от люка в туннель, и направился к жилой части, где остывал наш ужин. Я перевел взгляд на Конни: она так и застыла у окна, глядя не на пожар, не на отель, ставший нашим домом, а на грузовичок Гэри. Он был заметно побит, ветровое стекло исчезло, оставив на раме несколько осколков, болтавшихся на защитной пленке. Внутри ничего не видать, даже когда там вспыхивали капли.