Больше всего меня волновало, будет ли высший суд страны рассматривать это дело? Девять судей возьмутся за него лишь в том случае, если сочтут вопрос достаточно серьезным и глубоким, чтобы оправдать такое вмешательство.

В ноябре Верховный суд объявил о своем согласии слушать дело Шеппарда. Оно было назначено на 24 февраля. День был мрачный, с серого неба сыпался мелкий дождь. Поднимаясь по ступеням здания суда с Вики, Сэмом, Арианой и Сэмом-младшим, я почти не обращал внимания на погоду. Мне предстояло впервые в жизни выступать в Верховном суде. У входа в здание суда нас поджидали фотографы и репортеры. В самом суде ждали девять человек, чьи решения создавали историю: Хуго Блэк, Уильям Дуглас, Том Кларк, Джон Харлан, Уильям Бреннан-младший, Поттер Стюарт, Байрон Уайт, Эйб Фортас и председатель суда Эрл Уоррен.

Выступление в Верховном суде — одно из немногих событий в жизни юриста, которое вполне совпадает с его восторженными описаниями. Сильные, яркие личности судей, их вопросы и обмен мнениями — все это делает такое выступление надолго запоминающимся.

Особенно вопросы. В Верховном суде Соединенных Штатов не обсуждают законы, здесь говорят о разумности, целесообразности и общественном порядке. И самое главное — здесь вершится правосудие. Судьям не надо рассказывать о законах — они сами их создают. Их не подавляют законы, созданные другими. А вопросы здесь задаются просто великолепные.

Будучи истцом, я говорил первым, но оставил время и на выступление после обвинения. Я начал с того, что описал сцену убийства и все случившееся с Сэмом. Когда я упомянул о «фигуре», которую он увидел в спальне, председатель судья Уоррен прервал меня вопросом:

— Было ли установлено, что это человек?

— Шеппард сказал, что не уверен, — ответил я. — Верхняя часть фигуры была белой. Думаю, это был человек, вопрос только — мужчина или женщина.

Значительная часть моего выступления касалась поднятой газетами злобной шумихи, которую возглавляла и направляла «Кливленд пресс». При этом я подчеркнул, что отнюдь не покушаюсь на свободу печати, что были и другие моменты, например предвзятость судьи, которые способствовали нарушению конституционных прав обвиняемого. На этот раз вопрос задал судья Фортас:

— Вы хотите сказать, что не настаиваете на вине прессы в чрезмерно необъективном, наносящем вред освещении событий?

— Нет, ваша честь, — ответил я. — Я хочу сказать, что, хотя «газетный суд» и представляет серьезную проблему, у закона имеется достаточно средств, в данном случае не использованных, чтобы вопрос о том, как заставить замолчать прессу, даже не вставал.

Главным вопросом было отношение к Сэму судьи Блитена. Верховный суд отказался слушать дело Шеппарда в 1956 году, и меня спросили, какими новыми, неизвестными в то время свидетельствами я располагаю теперь. Я рассказал о показаниях Дороти Килгаллен. Прокурор штата Огайо, Уильям Саксби, поддерживавший в Верховном суде обвинение, возразил, что показания Дороти Килгаллен даны не под присягой. Так оно и было. Нотариус, которого мы ждали у нее дома, так и не появился. Мы решили воспользоваться ее заявлением, данным без присяги. Дейв Кесслер согласился с нами. Я изложил суду все обстоятельства и сообщил, что прокуратура штата согласилась принять не заверенное нотариусом заявление. Я повернулся и спросил:

— Это правда, мистер Саксби?

Тот посмотрел на Кесслера и ответил:

— Боюсь, что да.

В своем выступлении Саксби утверждал, что суд над Сэмом проводился с соблюдением всех требований закона.

— Позволить сейчас Шеппарду оспаривать приговор на основании эмоций, затушевывающих бесспорные доказательства вины, — значит подрывать принципы суда присяжных.

Джон Корриган, выступавший от округа Кайахога, сделал аналогичное заявление.

— Мы судим систему присяжных в Соединенных Штатах.

Их аргументы показались мне неубедительными. Покидая здание суда, я был уверен, что мы выиграем, хотя полагал, что не сойдемся с судьей Блэком во взглядах на свободу слова.

После слушания состоялась пресс-конференция, и один из журналистов спросил Сэма о его самочувствии.

— Я не могу позволить себе лишние эмоции, — ответил Сэм.

Но он испытывал постоянное нервное напряжение. И с каждым месяцем это напряжение нарастало. Да, он был на свободе, но надолго ли? В это время Сэм начал пить.

6 июня 1966 года я выступал в суде Ворчестера, штат Массачусетс, защищая человека, ограбившего банк. Вошел бейлиф и подал записку. Тот прочитал ее и остановил судебное заседание.

— Леди и джентльмены, прошу прощения, — сказал он, — но я хотел бы сообщить мистеру Бейли, что он выиграл дело Шеппарда.

Верховный суд проголосовал восемь против одного (этим одним оказался Блэк) за отмену приговора. В занявшем двадцать девять страниц решении суда, написанном Томом Кларком, высокий суд постановил, что суд над Сэмом нельзя признать справедливым и беспристрастным, поскольку «судья не сумел в достаточной степени оградить Шеппарда от массированного, наносящего ущерб интересам обвиняемого нападения средств массовой информации».

Реакция на это решение была весьма любопытной, особенно в Кливленде. Судья Блитен уже умер, Луис Зельцер ушел на пенсию в начале этого года. Но «Кливленд пресс» в редакционной статье пыталась отвести от себя обвинение, заявив, что ее информация отражала широкий интерес общественности к данному делу, а помещенные в газете статьи критиковали работу полиции, которая в тот момент, казалось, находилась в тупике и бездействовала. «Если, как утверждает суд, какие-то крайности и имели место, — добавляла „Кливленд пресс“, — то следует учитывать и обстоятельства дела, к которому, как мы однажды уже говорили, „все проявляли слишком уж большой интерес“».