Чуть ли не каждую неделю людей отдают под суд по явно политическим мотивам, но прокуроры, принимающие участие в этих нарушениях законности, редко привлекаются к ответу. Адвоката, который честно пытается бороться с официальной болтовней и неразберихой, не защищает большое жюри, он не имеет права принимать меры против кого-либо. Он может только защищать людей, против которых приняты какие-либо меры, и поэтому нередко сам оказывается мишенью для выстрелов.

Например, Кларенса Дэрроу дважды судили в Калифорнии, и в какой-то момент его адвокат, Эрл Роджерс, был привлечен к уголовной ответственности. Большинство адвокатов, снискавших широкую известность как защитники по уголовным делам, преследовались в судебном порядке, разбирались и наказывались ассоциацией адвокатов.

Я тоже не исключение. Еще в самом начале карьеры меня туманно предупредили, что я рискую предстать перед большим жюри, если не перестану «чересчур энергично» заниматься некоторыми делами. Позже, осенью 1966 года, зимой и весной 1967 года, по мере того как увеличивался поток журнальных публикаций, я все чаще и чаще становился мишенью для критики. По тем интервью, которые мои бостонские собратья-юристы давали журналистам, я сделал заключение, что моя скандальная известность вызывает определенную враждебность. Однако до июня 1967 года стычек с Бостонской коллегией адвокатов или с кем-либо еще не было.

Это случилось уже после вынесения во Флориде обвинительного приговора Карло Копполино. [7] Для того чтобы подать апелляцию в другом штате, адвокат должен получить в высшем суде своего штата свидетельство о хорошей репутации. Мне было нужно это свидетельство, чтобы подать в окружной апелляционный суд Лейкленда, штат Флорида, прошение об освобождении под залог Карла Копполино, до тех пор пока мы будем обжаловать приговор. Я был немало удивлен, когда в канцелярии верхнего суда Массачусетса моему секретарю сообщили, что, хотя официальной жалобы и не поступало, в Бостонской коллегии адвокатов имеется на меня серьезный материал; и пока все обстоятельства не будут выяснены, свидетельство мне выдано не будет.

Я тут же попросил своего коллегу Джо Боллиро помочь мне, и он связался с коллегией. Договорились о неофициальной встрече с комиссией по разбору жалоб. Мне предъявили следующие претензии.

1. Ходят разговоры, что я собираюсь играть самого себя в фильме, посвященном делу Шеппарда.

2. Контракт с телекомпанией Эй-би-си на участие в серии передач Дэвида Саскинда.

3. Выступил в передаче бостонской радиостанции Си-би-эс и обсуждал с местным журналистом Полом Бензакеном дело Чайковски (того самого, который пришел ко мне во время следствия по делу о почтовом ограблении и сообщил, что почтовые власти намерены организовать похищение Тома Ричардса и с помощью пыток заставить его сказать, где находится награбленное).

4. Я принимал участие в телевизионных шоу Джо Бишопа и Джонни Карсона после вынесения обвинительного приговора Карлу Копполино и критиковал вынесенный присяжными вердикт.

5. Тот факт, что я заключил контракт на написание вот этой книги и нанял литературного агента.

С одобрения Джо я подробно обсудил с комиссией каждый пункт. Меня действительно попросили сыграть самого себя в документальном фильме о деле Шеппарда. Я ответил, что должен сначала прочитать сценарий и все согласовать с руководством коллегии. (В фильме я так и не снялся.) Что касается телешоу, они не имели никакого отношения к юриспруденции, а предполагались как серия интервью со знаменитостями, что-то вроде программы Эда Мэрроу «От человека к человеку». (По этому образцу оно и строилось в течение всех семнадцати недель пока шло на телеэкранах.)

Я, как и любой адвокат, твердо придерживаюсь принципа, что любое заявление, сделанное средствам массовой информации, которое может оказать влияние на результат судебного процесса, является нарушением профессиональной этики. Именно поэтому в этой книге ничего не говорится о деле капитана Эрнеста Медины. Но в случае моего выступления по радио о Ричарде Чайковски никакого суда даже не предполагалось. Более того, я был уверен, что Чайковски говорит правду, и опасался за Тома Ричардса. Разоблачение заговора могло положить конец попыткам властей получить информацию подобным способом. Я считал, что, рассказав об этом, всего лишь воспользовался правом на свободу слова, и к тому же в чрезвычайных обстоятельствах.

Не мог я понять и возражений против моего участия в шоу Бишопа и Карсона. Я считал, что Копполино был осужден неправильно, и знал, как страдает его семья от того, что вердикт стал известен всей стране. (Сомневаюсь, что средства массовой информации разобрались в уликах против Карла хоть немного лучше присяжных.) Самое главное, я надеялся, что это выступление привлечет внимание ученых, поможет найти новых экспертов. Поскольку дело Копполино уже разбиралось двумя судами присяжных и судья Сильвертус принял решение о новом суде, мне казалось маловероятным, чтобы что-то сказанное на телевизионном шоу могло оказать давление на апелляционный суд — особенно после всех догадок и предположений, высказывавшихся прессой в течение почти целого года.

И, наконец, я действительно собирался писать книгу и заключил контракт с литературным агентом: автор, собирающийся сам защищать свои права на литературном поприще, ничуть не лучше адвоката, представляющего в суде свои собственные интересы: его клиент тоже дурак.

В тот момент мои объяснения, видимо, удовлетворили комиссию. После этой встречи разбирательство прекратилось, и мне выдали нужное свидетельство.

Тем временем дело Метцнера шло своим чередом. В 1966 году в газетах штата Нью-Джерси появились публикации об убийстве молодой женщины по имени Джудит Каванах. Это дело стало сенсацией по двум причинам: поговаривали, что имел место обмен женами и муж жертвы, Пол Каванах, работал в издательстве Метцнера в Вейне, штат Нью-Джерси. Гарольд Метцнер, молодой издатель, опубликовал серию статей, в которых пытался доказать связь сотрудников Джона Тевоса, прокурора округа Пассаик, с преступным миром.