Жозефина отложила в сторону кулон и взяла брошь. Платиновая птица, изящная, с редким сочетанием дорогого металла и дешевых самоцветов. Господин Араужо имел смелость сочетать несочетаемое, и это придавало его изделиям особый шик: платина и лазурит, рубины и гранаты, редчайшие зеленые сапфиры и аметисты…

А ведь эта платиновая брошь тоже стала вестницей беды, подумала Жозефина. Она вспомнила, как в тот же вечер, когда Константин Павлович ее подарил, в каминную трубу залетел грач. Люди говорят, что птица, попавшая в камин, – верная примета, что кто-то умрет. Молодая женщина не на шутку перепугалась. Она решила, что умрет сын – он ведь родился слабым и доктор предположил у него желтуху. Но с Павлом все обошлось, и она уже успокоилась, но приехавший из Франции знакомый привез дурную весть о том, что скончалась ее мать. Ее оставил еще один близкий человек, которых у нее и так было очень мало.

Жозефина провела рукой по лежащим в шкатулке драгоценностям. Виноградная лоза. Кажется, тот год, когда появилось у нее это колье, был неурожайным. А еще началась война с Наполеоном. Французы сразу же оказались в немилости, и Жозефине пришлось нелегко.

Изумрудный гребень – ящерица. Он ей очень идет и сделан так искусно, что глаз не оторвать! Жозефина вспомнила, как радовалась этому подарку и с каким удовольствием носила его первое время. А потом что-то случилось, что – она сама не поняла. Весь мир вдруг стал словно отравлен ядом, а она превратилась в сварливую старуху: все ей было не то и не так, все казалось дурным, настроение часто менялось и уже редко что приносило радость.

Тихомиров поддерживал хорошую форму и при этом любил вкусно поесть. И неважно, был ли то домашний обед из трех блюд, ужин в ресторане или же перекус на работе – по его мнению, все должно быть отличного качества и приносить удовольствие. Даже к заурядному бутерброду следователь предъявлял повышенные требования: хлеб непременно должен быть свежим, лучше, если из ржаной муки грубого помола и с изюмом, сыр – только твердый, сливочный. Илья Сергеевич не пренебрегал и маслом, отдавая предпочтение финскому; хорошо бы еще сверху положить хрустящий свежий огурчик и для аромата добавить немного укропа. Может быть, в этом и заключался секрет его стройности – не заталкивать в себя все подряд, а есть понемногу, смакуя каждый кусочек.

На сегодня у Тихомирова были припасены бутерброды: на тонкий хлебец намазан творожный сыр и сверху ломтик слабосоленой форели, на десерт – шоколадные конфеты с инжиром и грецким орехом. Илья Сергеевич включил чайник и стал колдовать с заваркой. Чай он пил только отменного качества, который покупал в специализированном магазине. Из всех чаев – с апельсином, мелиссой, кокосом, розой и прочих – «Медиум» был его любимым из-за тонкого цитрусового аромата и изысканного терпкого вкуса. Он ополоснул кипятком заварной глиняный чайник с японскими иероглифами, насыпал в него три с половиной ложки ароматного «Медиума», любовно накрыл чайник полосатым полотенцем – чтобы чай лучше заваривался.

В этот момент раздался бодрый стук в дверь. Визитер появился на пороге, опередив обычную в такой ситуации мысль следователя: «Кого там черт принес?» Это был явно плохой человек, так как хороший приходит, когда его хочешь видеть, и только плохой является, когда собираешься откусить бутерброд.

Тихомиров с досадой взглянул на накрытый полотенцем чайник, затем на часы – Морсин явился раньше назначенного времени, но ничего не поделаешь, придется его принять. То, что к делу Климушкиной подключился адвокат, следователь знал – Морсин уже к нему наведывался. Олег ему был неприятен уже хотя бы тем, что он променял службу в розыске на вольные адвокатские хлеба. Илья Сергеевич его понимал и ничуть не осуждал – рыба ищет, где глубже, но вот побороть свою неприязнь не мог. В то же время следователь отдавал должное Морсину и уважал его за принципиальность.

Улыбчивый, как чеширский кот, и скользкий, как уж, адвокат, словно доброму знакомому, протянул Тихомирову руку для рукопожатия и упал на стул напротив его стола. Как и ожидалось, Олег явился отнюдь не для того, чтобы посодействовать следствию. «Нарыл-таки изъян», – сделал вывод Илья Сергеевич по довольной физиономии адвоката, и не ошибся.

Морсин сжато и точно – ни одной лишней детали и при этом все предельно ясно, как это он умел, изложил суть дела, которая сводилась к следующему.

По данным Олега, к Дворянкину приходила коротко стриженная блондинка, с длинной челкой, в голубом платье, внешне похожая на Татьяну, но эта была совсем другая женщина. И что самое любопытное – ее видели около дома Дворянкина в «счастливый час» – шестого июля в районе около девяти вечера. Как Морсину удалось откопать свидетеля – непонятно.

– Ну и что? Отпечатки пальцев на ноже и на бокале принадлежат Климушкиной, Глазыркин ее опознал. Какие еще нужны доказательства? – возразил следователь.

– Смазанные отпечатки на ноже, смазанные! – заметил Олег.

– А показания Глазыркина?

– Глазыркин мог ошибиться.

– С чего бы вдруг?

– Утомился с дороги, перезанимался перед экзаменами, труп увидел и испугался – парень молодой, впечатлительный. Вы же понимаете, что, защищая интересы своей клиентки, я буду цепляться за каждую возможность развалить дело, – с прямотой бульдозера сказал адвокат.

– Не сомневаюсь. Но вы хоть сами верите в ее невиновность?

– Это моя прямая обязанность.