— Вслух — нет.

— Звучит, как приговор.

— Не думаю, что у меня могут быть тайны от Темного Лорда. Даже если мой язык не выдавал их никогда.

— А где же гордость, самоуважение, желание быть личностью и никого не бояться? — Гермиона подошла ближе.

— Всё на месте, не переживай. А не бояться Темного Лорда, да еще и афишировать это перед его дочерью — поведение, достойное лишь очень глупой личности.

Он сидел на подлокотнике мягкого кресла, а она стояла рядом, глядя в его бездонные зеленые глаза.

— Я люблю тебя, — второй раз самовольно вывел ее язык, а губы в такт ему расплылись в улыбке.

Гермиона чуть наклонилась вперед, целуя замерзшие, влажные губы. Через секунду она сидела у него на руках, а пальцы почти неосознанно расстегивали пуговицы черной рубашки.

— А ты не слишком ли спешишь, ребенок? — почти шепотом, с трудом сдерживая себя, спросил Генри, не желая разжимать объятий.

— Я уже не ребенок. — Гермиона скинула мантию на пол, чуть подталкивая его в кресло и садясь сверху. — И ты это прекрасно знаешь…

* * *

— Вот, выпей это.

— Что тут? — Юная гриффиндорка послушно хлебнула солоноватую бесцветную жидкость.

— Альтернативный испытанному тобой ранее способу вариант борьбы с увеличением рождаемости в Великобритании. Действенен, правда, только первые двенадцать часов после поползновений ее повысить…

Странный это был вечер. До того хороший, что казался нереальным. Гермиона прислушалась к себе — она чувствовала умиротворение и покой, тепло и что-то еще, что возникало теперь каждый раз, когда она смотрела на Генри или просто думала о нем. Девушка не могла подобрать слова для описания этого чувства. Может быть, трепет… Какое-то волнение… Или не волнение. Она не могла понять. Но ясно ощущала, что с ней происходит что-то новое и… прекрасное.

* * *

Зима закончилась. Даже, может быть, две зимы. И весна, пора любви, заняла не только широкие хогвартские просторы, но и бескрайние поля в сердце Гермионы. То, что происходило с ней, она пока еще только чувствовала и не понимала разумом.

Зато перемену природы видели все.

Снег стаял и исчез, обнажив отдохнувшую и с новыми силами готовую делать мир прекраснее землю. Первая слякотная и промозглая неделя марта пролетела быстро, уступив место расцветающей весне. На деревьях назрели почки, пробилась первая зеленая трава, небо поголубело и унеслось куда-то ввысь, раскидывая свою бесконечную синь над просторами школы. Озеро оттаяло, и на его поверхности всё чаще можно было наблюдать дрейфующего где-то в центре Гигантского Кальмара, тянущегося к молодому и пока еще не уверенному солнцу.

Надвигались экзамены. Но перед последним, летним триместром, веющим прощанием с Хогвартсом, предстояли еще долгожданные для каждого студента — да и преподавателя — Пасхальные каникулы.

Гермиона тоже ждала их. Ждала и опасалась. И наконец, взвесив все «за» и «против», решилась на очень важный шаг. Очень важную просьбу. Обдуманную много раз и, в конце концов, утвержденную с полной уверенностью в правильности принимаемого решения.

«Mon cher P`ere!

Я долго думала и поняла, что дядюшке лучше провести эти праздники с сыном. Это будет честно по отношению ко всем. Где он там? Полагаю, и тетя будет рада, когда ее муж присоединится к семье в Пасхальные дни. Я уже скоро прибуду, через два дня начинаются каникулы, скучаю по тебе и Maman. Хочу поскорее увидеться.

С нетерпением ожидаю встречи, твоя К.»

Серая школьная сова взмахнула крыльями и улетела вдаль, унося с собой Люциуса Малфоя куда-то далеко за пределы Великобритании… И жизни Гермионы Не–Грэйнджер.

Каникулы начались, и трое уже не друзей разъехались в разных направлениях. Гермионе было жаль покидать Хогвартс и Генри, жаль расставаться с последним на две долгие недели. И немного страшно признаваться во всём Волдеморту.

Но таить подобное было бы глупо и совершенно бессмысленно. Кроме того, наследницу Темного Лорда не оставляло подозрение, что Тому–Чье–Имя–Боятся–Называть всё давным–давно известно.

Поместье Малфоев встретило ее небывалым уютом. И какой-то странной смесью удовлетворения и… одиночества. На доли секунды она вдруг подумала, что спит. Спит в своей постели, в доме мистера и миссис Грэйнджер в пригороде Лондона. Спит, а когда проснется — всё будет как раньше.

Хотя нет, не будет. Ведь она всё равно не забудет свой сон. И пусть даже не станет дочерью Темного Лорда…

— Какие странные мысли блуждают в твоей очаровательной головке, Кадмина Беллатриса. С чего бы?

— Здравствуй, Pap'a.

* * *

Наверное, они проговорили бы всю ночь. Гермиона очень соскучилась по этому человеку, человеку, которого боится каждый. Человеку, который, казалось, мог понять всё.

Они говорили. О школе. О Хоркруксах. О потерянной чаше. О Роне Уизли с его неумелыми ухаживаниями. О Генри… О Генри девушка хотела и боялась говорить. Она чувствовала вину… И не могла даже себе объяснить, в чем она заключается.