* * *

До десяти вечера Гермиона, Дмитрий Сергеевич, а потом и возвратившийся от брата Гавриила Лёшка пытались составить хоть сколько-нибудь пристойную общую картину преступлений. В шкатулку не связанных ничем, кроме красноречивой мизерности территории и сроков, преступлений добавилось исчезновение журналистки. Помешательство помощника Бурлакова решили всё же пока «не расследовать» — по всему выходило, что эмоциональный мальчишка просто не пережил нервного потрясения.

Гермионе было сложно искать маггловские объяснения для всего случившегося, тем более что по–настоящему ее интересовали только убийство Уткиных и покушения на нее Пригаровой и Павла — покушения, о которых никто из собеседников не ведал. Гермиона пыталась, параллельно дискуссии, придумать толкование реальных загадок и в итоге совершенно запуталась.

В половине одиннадцатого благородный Лёшка привел ее прямо во двор Петушиных и пообещал завтра прийти «попозжее».

Гермиона чувствовала себя выжатым лимоном. Хотелось выключить мозг — а мозг упорно искал ответы.

Генри проснулся от ее появления. Чувствовал он себя скверно, опухшее горло дало температуру, от общей слабости ныло всё тело.

— Ты, брат, что-то совсем раскис, — протянула Гермиона, подавая мужу травяной чай — спасибо заботливой Дарье Филипповне. — Ты бы трансгрессировал в больницу. Лежишь тут, микробов разводишь!

— Да ну, Кадмина, — сипло пробормотал ее супруг. — С простудой я как-то и сам справлюсь. Выпил Универсальный Противоинфекционный Порошок — за ночь всё снимет. Посплю сегодня в маленькой комнатке на диванчике.

— Это еще зачем?

— Чтобы тебя не заразить!

— Да там не диванчик, а извращение, — возмутилась супруга. — Всё-то у тебя через я бы сказала что! Обо мне он заботится! Нет, чтобы днем к святому Мунго слетать…

— С ангиной-то? Я тебя умоляю!

Засыпая, Гермиона обиженно подумала, что муж предпочел пролежать с простудой в кровати тому, чтобы это время провести на ногах в участке. Подумала и устыдилась — сама-то она сколько сидела, пользуясь его благородством? Пора и честь знать. Только простуду лучше бы всё равно вылечил. И просто отдохнул — на основах равноправия.

* * *

Утром Генри лучше не стало.

— Да у тебя жар, и не маленький! — возмущенно заметила молодая волшебница, убирая руку с его лба. — Я требую, чтобы ты немедленно трансгрессировал к святому Мунго и вылечился, а потом можешь валяться дома сколько пожелаешь!

— Ты что же это считаешь, что я отказываюсь слетать в больницу потому, что решил спихнуть на тебя работу в участке? — помрачнел Генри.

— Нет! — сказала Гермиона, но ее глаза сказали «да». — А даже если и так, — пошла на попятный женщина, — это вовсе не значит, что я тебя осуждаю или сержусь на тебя. Просто не хочу, чтобы ты сидел тут с этой ужасной простудой. Я понимаю, как тебе опостылел этот театр с расследованием…

— О, Кадмина, ну что ты говоришь?.. — простонал ее муж и сморщился. — Я действительно не считаю, что с простудой следует бежать к целителям! Но у меня и в мыслях не было…

— Но тебе же плохо, — Гермиона села на край диванчика и взяла его за руку. — Ты весь горишь. Вот, — она вытащила из чемодана мантию и протянула ему. — Накинь и трансгрессируй в больницу. Я тебя прошу. Это займет пару часов, ну пусть полдня — с поправкой на все очереди и бумажки! Неужели тебе приятно тут лежать в таком состоянии?! Ты уже посерел. Стал похож на графа Сержа, честное слово!

— Ну ладно, ладно — только ради тебя, — он встал и, накидывая мантию, невольно покачнулся.

— Что?

— Просто голова закружилась.

— Вот–вот, — сложила Гермиона руки на груди, — аскет недоделанный! Давай, раз–два — и в больницу. Чтобы к вечеру был здоров, как горный орел.

— Есть, миледи! — Генри шутливо отдал ей честь, закрыл глаза и… Замер.

Его лицо из веселого стало сосредоточенным, потом он поморщился, чуть покачнулся, открыл глаза и опустился рядом с ней на разобранный диван.

— Ты будешь смеяться, но я не могу трансгрессировать, — смущенно заметил он.

— Это не смешно! — взорвалась Гермиона, вскакивая с дивана, как разъяренная фурия. — Если ты истощен настолько, что не можешь трансгрессировать — какого лешего ты лежишь здесь и разводишь риторику о пользе домашнего исцеления?!

— Но, Кадмина, я вовсе не чувствую себя настолько больным, — попытался оправдаться Генри.

— Я вообще не знаю, до какой степени нужно запустить простуду, чтобы не осталось сил трансгрессировать! — продолжала Гермиона, разворачиваясь к чемодану и выбирая оттуда подходящую мантию. — Ты как малое дитя, в самом деле! Если бы я так себя вела, что бы ты мне сказал?! — она скинула халат, надела черное платье и серую шелковую мантию. — Уму непостижимо!

Через десять минут, наскоро расчесавшись, подкрасив губы, заперев дверь и вывалив на голову Генри еще с полсотни упреков, Гермиона села рядом с ним на диван и взяла за руки.

— Трансгрессируем на первый этаж, к привет–ведьме, — предупредила она. — Давай, герой, мамочка отведет тебя к целителю.

Она закрыла глаза, сосредоточилась на приемном отделении больницы святого Мунго, сжала руки супруга… Какая-то тяжесть, сродни защитному полю Хогвартса, давила на плечи и не давала покинуть карельских просторов. Несколько минут Гермиона безуспешно пыталась вырваться, потом открыла глаза и выпустила руки Генри.