Крохотные алые ножки и изящные, филигранные пяточки были обмотаны красно-пурпурным канатом, достаточно толстым, чтобы пришвартовать к берегу паром Стива. Пуповина. Малюсенькие ручки завернулись, как розовые камелии. Личико мудрое, как у гуру, свежее, как заря; глазки с любопытством осматривали комнату из-под копны черных волос. Никогда я не видела, чтобы кто-то был настолько твердо уверен, что попал по адресу. Ребенок. Нашребенок! Волна нежности хлынула из меня, как цунами, и окутала ребенка.

— Она просто совершенство, — сказала Джинни, положив ее мне на руки. — Как вы ее назовете?

Я совершенно не строила никаких планов насчет девочки. Потаенную мечту о дочке я загнала в такие глубины, что боялась в ней признаться кому бы то ни было, даже самой себе. То, что ребенок — девочка, недвусмысленно говорило о ее намерениях: она не собиралась становиться копией Сэма. Она пристально, как близорукая, смотрела прямо мне в лицо, и была в этом лице такая неповторимая индивидуальность, что у меня не возникло искушения назвать ее Самантой. Даже в качестве второго имени.

— Лидия, — сказала я. — В честь маминой мамы. Я ее никогда не видела. Но говорят, она была сильной женщиной.

— Лидия, малышка, — нежно сказала Джинни. — Иди по жизни легко и не пугайся, если намочит дождем.

Слушая, как она произносит это импровизированное напутствие, я впервые заметила как глаза Джинни полыхнули тихой невысказанной мудростью, как у Клео.

Роб оказался прав. Клео и не думала ревновать к малышке. Без пререканий уступив ей колыбельку, наша кошка явно поняла, что Лидия — это весьма ценное пополнение семейства. Очарованная новым человечком, Клео вполне одобряла и разделяла заинтересованность Лидии в ночном бодрствовании. По сути, Клео решила, что Лидия выдумала кормление через каждые три часа специально, чтобы внести разнообразие в скуку темного времени суток, бедного событиями. Стоило ребенку зашевелиться, будь то в два часа ночи, в полчетвертого, в четверть пятого, тут же с тихим мяуканьем появлялся четвероногий силуэт — как будто кошка не спала, а лишь дремала, стараясь не пропустить развлечение. Клео вспрыгивала на качалку, чтобы приобщиться к теплому, влажному уюту младенца и матери. Иногда она перебиралась на спинку кресла и с громким мурлыканьем смотрела на нас сверху вниз огромными полупрозрачными глазами. Возвышаясь над нами, как маяк, Клео, казалось мне, отбирала у ночи ее мистическую силу и охраняла нас, окутывая нас любовью. Дух Бастет, пролетев сквозь века, буквально лучился из нашей маленькой черной киски.

Я никогда не встречала ребенка, который бы так уверенно и удобно чувствовал себя в этом мире. Обхватив меня за палец миниатюрной ручкой, Лидия, казалось, точно знала, что находится именно там, где ей надлежит быть. В голове не укладывалось, что она никогда не появилась бы на свет, если два с половиной года назад от нас не ушел бы Сэм. Я до сих пор плакала, вспоминая Сэма, и пыталась обнаружить что-то от него в форме ее головки, в глазах. Но Лидия была совершенно независимой и уверенно требовала, чтобы ее воспринимали именно так. Огромная радость не стирала грусти и памяти. Жизнь показала, что они могут существовать одновременно.

Снова подкрадывалась зима. Южные шторма из пролива Кука с ревом неслись на город, превращая струи дождя в ледяные розги. На уличных перекрестках ветром выворачивало и рвало зонты. Старушки хватались за фонарные столбы, чтобы не улететь. Горожане карабкались вверх по холмам к своим жилищам, и не было среди них ни одного с приличной прической. Когда ветер наконец исчерпал свои возможности, холмы насупились и плотно укутались в пелерины из туч. Город окуклился, отгородился от всего. Но дождь все равно продолжался.

Веллингтонцы даже и не обсуждали особо эти мелкие неприятности. Да, климат тут был прескверный, а жить им приходилось на скалистом острове, прямо в челюстях у ледяного континента. Однако наградой служило возвышающее их в собственных глазах сознание того, что они живут в столице страны и потому (никак невозможно выразиться тактичнее) весьма значительны. Они, что ни говори, на голову выше всех этих оклендцев, унылых обитателей Крайстчерча и (Господи, прости) неотесанных дурил из провинции. Ненастье сильно осложняло жизнь, но город упорно ему противостоял: клубы книголюбов, всевозможные вечерние курсы и больше театров на душу населения, чем в любом другом городе. Культурные мы, вот так-то.

— Это вы привезли с собой скверную погоду, — строго говорили веллингтонцы окоченевшим, трясущимся от холода гостям. — До вчерашнего дня у нас тут был полный порядок. Две недели, не меньше, солнце светило вовсю.

Но после целых десяти дождливых и ветреных дней кряду Веллингтон должен был решиться на нечто из ряда вон выходящее. Стряхнув с себя серую накидку, город вдруг внезапно расцветился яркими красками. Улыбнулось желтое солнце, разом превратив гавань в синюю чашу. На фоне серых гор засияли алые крыши. Веллингтон повеселел и стал похож на картинку в детской книжке. И снова у местных жителей появился повод поздравлять друг друга с тем, что они живут здесь, в настоящем тропическом раю (ну почти).