— Ого! Наша «Фрея» угонится! — с торжеством воскликнул Христиан. — У нас только паруса, а вы дали полный пар, и все-таки мы первые пришли к Нордкапу.

— Потому что вы были намного впереди, — раздался голос с другой стороны, и поднялся профессиональный спор, принимавший все более ожесточенный характер.

Боцман прекратил его, объявив, что «Фрея» — сущий черт, и лучшего парусного судна он не видел. Этот комплимент удовлетворил Христиана, и общее внимание обратилось на пароход, в это время бросавший якорь неподалеку от «Орла».

Резко выделяясь на ясном северном небе, залитом ярким светом (хотя время близилось к полуночи), мощно поднималась высокая, темная каменная стена Нордкапа [5] .

На вершине стояли Бернгард Гоэнфельс и Курт Фернштейн. Они, разумеется, знали, что «Орел» следовал за ними по пятам и очень скоро будет у пристани; по лицу Бернгарда было видно, как неприятно волновала его предстоявшая неизбежная встреча. Не обращая внимания на открывавшийся с мыса вид, он смотрел на море, а Курт начал его упрекать.

— Поделом тебе! Зачем мы дважды сломя голову удирали в открытое море, как только «Орел» показывал свой нос? На третий раз он все равно поймал нас, и нам придется засвидетельствовать свое почтение дядюшке Гоэнфельсу. Не понимаю, чего ради ты приходишь от этого в такую ярость! Положим, в Рансдале он обошелся с тобой нелюбезно, но ведь нельзя сказать, чтобы и ты отнесся к нему особенно деликатно, когда так неожиданно объявил ему о своем выходе в отставку. А выдержать получасовую аудиенцию у его высокопревосходительства строжайшего дядюшки не так уж и трудно. С принцем и Сильвией мы все равно встретимся еще здесь, наверху.

— Да, конечно, они придут сюда вслед за нами, — сказал Бернгард, медленно переводя взгляд на то место, где на вершину выходила дорога.

— В таком случае, сделай одолжение, измени выражение лица. У тебя такой вид, как будто и тебя одолела мировая скорбь, как вечно унывающего Филиппа Редера. Ты вообще во время всего нашего плавания в отвратительном настроении… Настоящий медведь!

— А ты разве в лучшем? Мне кажется, нам не стоит упрекать друг друга.

— Я? Ну да, настроение передается, и я под конец тоже почувствовал себя не в духе. А как мы оба радовались этой поездке! Мы собирались все выбросить из головы и стать опять веселыми юнгами, как на нашей «Винете». Вместо этого мы превратились в довольно унылых малых среди красот северной природы. Я думаю, не испортила ли нашей поездки своим колдовством одна из ваших нимф?

— Я скорее думаю, что у тебя просто сидит в голове эта рансдальская история, и ты никак не можешь от нее отделаться. Если же тебя непременно должна была околдовать какая-нибудь нимфа, то ее, наверное, зовут Ингой.

— Какой вздор! Это уже прошло! — сердито запротестовал Курт. — Я вынужден был признаться тебе, потому что ты кое-что заметил в то воскресенье, но тебе известно также и то, что с этим покончено навсегда.

— Я знаю только, что ты стал совсем другим с того времени. Что бы мы ни затевали в продолжение этого плавания, ты ничему не отдавался всей душой и с удовольствием сбежал бы в Дронтгейм.

— Вот выдумал! — воскликнул Курт. — Неужели ты думаешь, что я позволю еще раз насмехаться над моей любовью? Если бы ты видел ее в ту минуту, если бы знал, как обошлась со мной эта маленькая злючка!

— А как обошелся с ней ты? — серьезно спросил Бернгард. — У маленькой Инги, оказывается, гораздо больше гордости и чувства собственного достоинства, чем мы оба думали. Я верю, что у тебя не было плохих намерений, когда ты затевал эту подлость, но она должна была глубоко оскорбить щепетильную девушку.

— Хорошо тебе читать нотации! — с раздражением воскликнул Курт. — Твоя Гильдур — образцовая невеста; с ней, наверное, не было проблем, когда ты за ней ухаживал. Мне же достался колючий шиповник, который царапается. Но довольно с меня шипов, я выброшу эту дурь из головы и, стоит мне вернуться на мою «Винету», все будет напрочь забыто… Вот и сказке конец!

Гоэнфельс промолчал, но, казалось, не очень-то верил в этот конец. Он слишком хорошо знал своего друга, чтобы не видеть, что его равнодушие деланное и что это — лишь средство защиты против овладевшего им чувства. Но против такого чувства не могли помочь никакая борьба, никакой протест — Бернгард отлично знал это. Он, правда, никому не признавался и спокойно выносил насмешки и упреки по поводу своего желания избежать дяди; но от чего он бежал, было совсем другое, и теперь ему предстояло опять встретиться с ним лицом к лицу.

— Вот они! — Курт указал на другую сторону плато, где в эту минуту появились ожидаемые лица. — Полагаю, нам следует пойти им навстречу.

— И принести свои поздравления! — прибавил Бернгард, — помолвка теперь — уже свершившийся факт. Я буду иметь честь приобрести светлейшую двоюродную сестру.

— Брось насмешки! — проворчал Курт. — Что, собственно, ты имеешь против Зассенбурга? Он всегда был любезен по отношению к тебе, и если пришелся по вкусу Сильвии…