В городе Пуасси немало музеев, которые могут завлечь сюда не только ценителей старого искусства, но и странников, имеющих самые разнообразные интересы. Здесь можно посетить предприятие по изготовлению ликеров путем перегонки абрикосовых зернышек, а также автомобильный завод. В историческом музее перед вашим любопытным взором пройдут свидетельства тысячелетней истории городка, а также полотна местного художника Месонье, любившего изображать купание в реке Сене. Но конечно, самый пылкий интерес способен вызвать знаменитый здешний музей игрушек, где богаче всего представлены игрушки XIX и XX веков.

Поклонники современной архитектуры могут совершить недалекую прогулку к юго-западу от городка, где на холме Борегар красуется шедевр самого Корбюзье – вилла Савойя. Человек, увидевший наконец эту знаменитую виллу, может считать свою нынешнюю программу исчерпанной и смело возвращаться в Париж.

Сель-Сен-Клу Парк Сен-Клу • Виль-д’Аврэ • Севр

Помню, как несколько лет тому назад мне довелось работать переводчиком-синхронистом в большой парижской компании, осуществлявшей закупку оборудования для каких-то российских химзаводов на берегу Каспийского моря. Работа была разъездная, но по понедельникам мы должны были являться на весь день в контору фирмы. Контора вместе с множеством других учреждений размещалась в современном небоскребе из темного стекла на границе Парижа и Сен-Клу, так что окна нашей переводческой комнаты выходили на высокий зеленый берег Сены, на парк, на какие-то роскошные виллы. С непривычки я томился весь день взаперти и подолгу стоял у окна, глядя на зелень парка, на виллы. Подходили коллеги и сообщали мне, что на одной из этих вилл живет какой-то знаменитый актер, кажется Лино Вентура, а на другой – главный расист Франции Жан-Мари Ле Пен. Потом коллеги отходили, с опаской оглядываясь на начальство, и я оставался один у окна, с тоской глядя на зеленый склон, ожидая, когда же меня наконец уволят. Честно сказать, хотя это была моя первая постоянная работа во Франции, я уже удручен был царившей в конторе тяжкой атмосферой подхалимства, доносительства, интриг, непроизводительности труда, глупости и бессмыслицы (говорят, довольно типичных для средней французской конторы), а также многолюдством и пустыми разговорами. И вот, глядя в окно на зелень парка, я думал о том, что этот маленький Сен-Клу еще и до всякого Ле Пена, и до конторы с темными стеклами повидал виды, потому что годился он в прадедушки не только, скажем, Душанбе или Нью-Йорку, но и самой матушке Москве. Об этом можно было догадаться и не особо вникая в историю Средневековья, ибо само название городка идет от имени Клодоальд. Был такой внучек у короля Хлодвига и его жены Клотильды. После смерти Клодоальда, случившейся в 560 году, городок и основанный здесь Клодоальдом монастырь перешли к церкви (ведь еще и дед с бабкою Клодоальдовы, как известно, крестились). Дальше следовала еще тысяча лет бурной истории, после чего в 1568 году имение купила королева Мария Медичи, которая и подарила его архиепископу Парижскому. Впрочем, на этом благочестивом жесте королевы бурная история Сен-Клу не утихомирилась: здесь убит был Генрих III, а славный строитель Парижа провинциал Генрих IV был объявлен здесь королем Франции. В 1658 году кардинал Мазарини купил Сен-Клу для брата Людовика XIV герцога Филиппа Орлеанского, именно здесь скончалась первая жена герцога Генриетта Английская, и божественный Боссюэ написал по этому поводу бессмертную, всякому французу знакомую поэтическую строку: «Подобно грому прогремела весть: «Госпожа померла, мертвая она…» Филипп Орлеанский построил здесь по плану Мансара замок и повелел великому Ле Нотру разбить сад, в который я и сбегал иногда из своей конторы с темными окнами. Людовик XVI и Мария-Антуанетта купили Сен-Клу за четыре года до Великой революции, которая имение их, конечно, национализировала. Здесь имел место путч 18 брюмера, после чего Сен-Клу стал любимой резиденцией пожизненного (эх, сколько той жизни!) консула Наполеона I, здесь он отпраздновал свадебку с Марией-Луизой, вскоре после чего русские, как известно, победоносно вошли в Париж. Мне вспоминаются прелестные мемуары Николая Лорера, который, в те дни еще молодой поручик, опьяненно шатаясь по гостеприимно принявшему оккупантов-освободителей Парижу, забрел во дворец Сен-Клу и увидел там группу русских офицеров, потешавшихся над неуемным Наполеоном:

«…сидя на роскошном диване и полюбовавшись через окно панорамой Парижа, который оттуда, с холма, весь как на ладони, а потом переведя взгляд на внутреннюю роскошь дворца, русский капитан Генерального штаба вдруг озадаченно спросил:

–Охота же ему было идти к нам в Оршу?

Мы все засмеялись такой оригинальной выходке, – вспоминает Лорер. – Орша – самое бедное, грязное жидовское местечко в Белоруссии».

После Наполеона Сен-Клу был по очереди резиденцией королей Людовика XVIII и Карла X. Последний, подписав здесь отречение от престола, отсюда и отправился в ссылку. Здесь был провозглашен императором Наполеон III, здесь держали военный совет во время Франко-прусской войны летом 1870 года, а четыре месяца спустя замок и городок были охвачены огнем после прусской бомбардировки…

В 1893 году в своем сельском домике в глубине старого парка умер Гуно…

На тихом кладбище в Сен-Клу есть и русские могилы. Конечно, их меньше, чем в «русском» Ванве, в Медоне или Булонь-Бийанкуре, но как не помянуть похороненную здесь в 1928 году княгиню Марию Клавдиевну Тенишеву, художницу, щедрую меценатку, неуемной энергии русскую деятельницу и коллекционершу, женщину, одаренную множеством талантов и не зарывшую их в землю. После первого, очень скоро распавшегося раннего брака она уехала в Париж, где училась пению (и даже выступала на профессиональной сцене), занималась рисованием (и занятия эти продолжила, вернувшись в Петербург, – у Я. Гоголинского и И. Репина), потом снова в Париже брала уроки и посещала академию. А когда в 1892 году она вышла замуж за князя Н. Тенишева (несмотря на молодой возраст, всего лишь 25 лет, это был уже второй брак), тут уж деятельность ее получила достойный размах. В своем петербургском доме на Галерной она открыла студию живописи и рисунка, которой руководил Репин и в которой учились Билибин, Чехонин, Серебрякова. Такую же школу при участии Репина она открыла в Смоленске (в городе, который десять лет спустя сделал ее своей почетной гражданкой, что, конечно, не избавило ее от судьбы изгнанницы). Имя Тенишевой связано с возрождением русских промыслов (трагически увядавших в конце века). Она открывала ремесленные училища, школы, гимназии (среди «тенишевцев» были и О. Мандельштам, и В.В. Набоков). М.К. Тенишева купила имение Талашкино и хутор Фленово в Смоленской области, где создала центры художественных промыслов, открыла учебные мастерские, в которых работали и Поленов, и Васнецов, и Врубель, и Коровин, и Серов, и Н. Рерих, и П. Трубецкой. В Москве у нее был свой особый магазин изделий промысла, а в Талашкине силами ее сотрудников сооружен был знаменитый «Теремок». Во Фленове же она построила Святодуховский храм, где все росписи и мозаики изготовил Рерих. И как будто всего этого было мало, она собрала потрясающую коллекцию акварелей (отбор и систематизацию работ она доверила А. Бенуа), и когда готовился к открытию Русский музей в Петербурге, она подарила ему 500 работ. Без нее не обошлись создание дягилевского «Мира искусства», организация выставок «Мира искусства» в Петербурге (в 1899) и в Париже (в 1906).

М.К. Тенишева и сама выставляла в Париже свою богатейшую коллекцию произведений русского народного творчества, которая составила позднее основу музея в Смоленске.

Она серьезно занималась искусством эмали и инкрустации, выставляла свои работы за границей, где получила немало наград, занималась исследованиями в области старинной эмали и защитила докторскую диссертацию об эмали и инкрустации…

Нужны ли были такие люди «новой России»? Похоже, что нет… В 1918 году она поселилась с дочерью и кузиной в Вокрессоне, на версальской дороге, и, конечно, работала, не опуская рук. Открыла школу-мастерскую для эмигрантских детей, участвовала в выставках, проводила у себя вечера воспоминаний (русским было что вспоминать!). Во Франции вышли ее записки и памятный альбом «Храм Святого Духа в Талашкине».

«Это была одна из самых незаурядных женщин, с которыми пришлось мне в жизни встретиться, – вспоминал в своей мемуарной книге кн. С. Щербатов. – Неустойчивого и даже несколько взбалмошного нрава (ее собственные записки об этом немало свидетельствуют. – Б.Н.), широко образованная и начитанная, властолюбивая, с большими запросами и, безусловно, с искренней любовью к искусству, она была не только выдающейся меценаткой… помогавшей щедро художникам, но и крупной общественной деятельницей и, кроме всего этого, серьезной работницей в искусстве в очень специальной области» (речь идет об эмали, над секретами которой Тенишева и «билась годами в своей лаборатории». – Б.Н.).

Не разделяя того «псевдорусского, национального направления», которым увлекались и в Талашкине, и в Абрамцеве, кн. Щербатов с восхищением пишет об энергии этой замечательной женщины и ее преданности избранному ею жанру в искусстве:

«Серьезное и любовное отношение к своей сложной работе этой блиставшей своими туалетами, своей нарядной внешностью, своими выездами [дамы] – в то время, как она в качестве супруги комиссара русского отдела на международной Парижской выставке принимала весь Париж в своем отеле, – было весьма почтенно и не носило никакого любительского характера. За свои заслуги перед искусством она была избрана почетным членом Общества Осеннего Салона».

На смерть М.К. Тенишевой откликнулись за рубежом многие изгнанники – Кондаков, Билибин, Львов, Репин… У нищавшей же России были тогда другие печали…

…Когда я гулял по Сен-Клу в эти последние (наверно, за всю мою жизнь последние) дни своей «штатной» работы и перебирал в памяти все минувшие беды этих мест, эпизод моего собственного, не замедлившего последовать увольнения из небоскреба с темными окнами и изгнания из конторы Сен-Клу начинал мне казаться событием совершенно ничтожным. Посещение же исторического музея Сен-Клу помогло мне поставить это увольнение в должную историческую перспективу, однако окончательно успокоил меня лишь плеск воды у знаменитых каскадов здешнего парка. Известно, что шум водопадов и ручьев положительно действует на нашу нервную систему. Мудрые таджикские старики из горных селений устраивают в безмолвных этих горах крошечный водопад – новардон – близ чайханы. Под его шум спокойнее думать о смерти. Милейший поэт Василий Андреевич Жуковский, склонившись однажды к водопаду в немецком курортном городке, понял, как ничтожна одна-единственная капелька, наша жизнь, в потоке быстротекущей жизни немолчного водопада.