В следующей зале их ожидало не менее внушительное зрелище. Уже не барышни, а седые дамы торжественно сидели за швейными машинками и шили с мечтательным выражением лица.

— Графиня, — сказала одна из них, обращаясь к соседке, — я не понимаю, к чему такие длинные кальсоны? По-моему, таких ног у людей не бывает.

— Я сама удивляюсь, но ничего не поделаешь. Надо шить, как сказано. Те, кто давал размеры, лучше нас с вами знали, какие бывают у людей ноги.

Пантюша Соврищев инстинктивно боялся важных дам. Он как-то весь съёжился и вздохнул свободнее, когда следом за Степаном Александровичем вошёл в роскошный салон, превращённый в канцелярию.

Молодой человек с необычайно гладким пробором и с бледным лицом сидел за одним из письменных столов и созерцал висевший напротив портрет Кутузова.

— Экая прорва орденов, — говорил он более взрослому джентльмену с прекрасными черными усами, — ведь вы смотрите… Все звезды имел. А… Алябьев. Здорово. А? А мы с тобой Станиславу рады. А?

— Ну Андрея Первозванного у него нет, — задумчиво произнёс тот, глядя на портрет.

— Как так? А это?

— Это Александр Невский.

— Чепуха!

— Хотите пари?

— На сколько?..

Усатый джентльмен наклонился к уху молодого человека и шепнул что-то, отчего тот раскис от смеха.

— Подлец вы, Алябьев! — пробормотал он. — Ну ладно, согласен! А как проверим?

— Спросим Почкина, он все ордена знает, как отче наш.

— Я могу видеть князя Почкина? — спросил в это время Степан Александрович.

— А по какому делу?

— Скажите просто — Лососинов. Он знает.

— Как?

— Лососинов.

— Гм… Хорошо… сядьте, — прибавил он, хотя сесть было совершенно негде.

Молодой человек между тем что-то крупно писал, слегка высунув язык, очевидно, для облегчения процесса писания.

— Ну, конечно, Александр Невский, — сказал, возвратившись, усатый джентльмен.

— Честное слово?

— Ну вот. Спросите сами… Да, — прибавил он, — обращаясь к Степану Александровичу, — вас просят.

Соврищев, ожидавший, что их выставят со скандалом, чрезвычайно изумился. «Молодец Степан, — подумал он, — не подкачал».

В большом кабинете сидел со скучающим видом почтенный человек с седою бородою, расчёсанною врозь, чтобы не скрывать висящего под воротничком Владимира.

Рядом сидел рыжий господин и таинственно что-то рассказывал.

— Я и говорю, — бормотал он, — ваше высочество, ведь дважды восемь — шестнадцать. Нет, говорит, восемнадцать. Сосчитала на пальцах. Ну да, говорит, я и говорила шестнадцать, а вы всегда скажете…

— Не понимаю, — заметил князь Почкин, кивая на угол комнаты, — откуда во дворце могут быть кошки? Смотрите — кошка.

Он медленно перевёл глаза на Лососинова.

— Чем могу служить? — произнёс он, вежливо проглатывая зевок.

«Что они все раззевались?» — с досадою подумал Соврищев.

— Моя фамилия Лососинов, — произнёс Степан Александрович довольно-таки гордо, — я надеюсь, князь, что моё дело уже рассмотрено?

— Да, ваше дело рассмотрено, т. е., кажется, рассмотрено… Смотрите, — воскликнул князь вдруг с удивлением, — опять кошка.

— Это та же самая, князь.

— Да нет же. Ту я заметил. У той на лбу белое пятно, а у этой нет. Так ваше дело рассмотрено… Ведь, рассмотрено дело э… э… простите…

— Лососинова.

— Да, вот именно.

— Рассмотрено.

— И…

— Постановлено отправить с пополнением на фронт.

— Я очень вам признателен, князь, — заговорил Степан Александрович, — но позвольте вам рекомендовать и друга моего Соврищева. Он, как и я, одержим жаждою принести себя на алтарь отечества.

— Ага… Ну пусть заполнит анкету… Нам нужна молодёжь энергичная и… ну да, энергичная…

Соврищев, выпучив глаза, глядел на Лососинова.

— Послушай, — пробормотал он, — а там не опасно?

Но Степан Александрович сделал вид, что не заметил, а рыжий господин, медово поглядев на Соврищева, произнёс:

— Анкету вы спросите в соседней комнате у такого юноши с пробором — он секретарь… Впрочем, позвольте, я провожу вас, а то он знаете, новый человек… Что называется, ещё не вошёл в курс…