— Разворачивайся.

— Как — разворачивайся? Мы же...

— Слушай меня, — раздельно произнес Михалыч. — У тебя под ногами три педали. Жми на Ты, которая посередине.

Водитель подчинился. Машина резко затормозила, подняв клубы пыли.

— Теперь вот эту круглую штуку против часовой стрелки крути. Это называется разворот. Поехали.

— Куда?

— Прямо. Я тебя на ишака пересажу, Серик! Рано тебе на машине. Да не гони.

Теперь Михалыч хорошо рассмотрел красные «Жигули», которые стояли метрах в двадцати от дороги в небольшой ложбинке. Он увидел открытые двери, резкие движения водителя, лягающиеся женские ноги, а главное — номер 77-49 УЗИ.

— Они. Стой.

Еще несколько секунд Михалыч наблюдал за происходящим.

— Так он ее, по-моему, это... — забеспокоился Серик.

— Быстро соображаешь!

Михалыч дотянулся до руля и сам нажал на клаксон: один длинный, два коротких гудка.

Али оглянулся и на секунду замер, затем выпрямился и захлопнул дверцу со стороны Татьяны. Он попробовал сделать вид, будто это просто ссора.

— Вот так, понял? — И пригрозил пальцем.

Таня завизжала, стараясь, чтобы услышали в «Волге».

— Э!.. Все, все... пошутить хотэл. Нэ ори, пожалыста! Извэни, короче... Нэ буду болше.

Ага обошел машину и, перед тем как сесть за руль, воровато оглянулся на дорогу. «Волга» стояла все там же. Задним ходом Али начал выезжать на трассу. Оглянувшись еще раз, он не поверил своим глазам: «Волги» на дороге не было.

— Э, ой-бай! Видэл?

Татьяна его не слышала. Она вжалась в кресло и до боли в руках сжала сумку. На какой-то момент она полностью потеряла контроль над собой и разрыдалась до икоты. Руки онемели. Она попробовала пошевелить головой, но тело не подчинялось.

— Эй, слюшай... не буду болше... прасти, пажалиста.

Красный жигуленок осторожно тронулся с места.

* * *

Сева старательно тянул время. Он уже отработал свою программу и теперь решил показать номер «Испорченный радиоприемник». Он зашипел в микрофон, изображая помехи в эфире, а затем голосом женщины-диктора произнес:

— И о погоде: завтра в Бухаре и области обильные осадки. — Зал одобрительно хохотнул. — Ветер западный. порывистый... — Он опять изобразил помехи и голосом Николая Озерова продолжил: — Буряк проходит по краю, пас Блохину, удар, гоооол!!! Счет становится... — Вновь изобразил помехи и снова женским голосом: — Двадцать семь — двадцать девять градусов выше нуля.

Раздались аплодисменты, почти овация. Кулагин явно не рассчитывал на такую реакцию. Но тут краем глаза он увидел, что на сцену выходит Володя. Аплодисменты предназначались ему. Севе ничего не оставалось, как объявить в микрофон:

— И вновь на сцене — Владимир Высоцкий!

Страшно уставший и растрепанный, Володя приблизился к микрофону:

—Актер должен оживлять все, к чему прикасается. А для этого нужна наблюдательность, фантазия. Сева делает это очень хорошо. Вообще уметь делать что-то хорошо — это важно.

Кулагин не отрываясь смотрел на Володю из-за кулис. Рядом стоял Нефедов — судя по всему, он и проводил Володю до сцены.

— Где же Татьяна? Пора бы уж ей... — нервно теребя кулису, обратился Толя к Севе.

Сева думал о своем:

— Я сейчас снова выйду. Он же еле стоит.

Однако Володя продолжал свое выступление:

— В последнее время участились случаи появления летающих тарелок. Многие их видели, многие на них летали. И вот сейчас — песня. У нее такое длинное название: «Письмо в редакцию передачи „Очевидное-невероятное“ из сумасшедшего дома с Канатчиковой дачи». Капица слушал и не обиделся.

— Вроде все пока нормально, — Толя сам не верил тому, что говорит.

— Да нет, Толик, не нормально, не нормально!

Высоцкий взял первые аккорды и начал песню:

* * *

Красный жигуленок остановился на заправку в небольшом безлюдном кишлаке. Заправочной станцией назвать это было трудно, так как там просто стоял бензовоз и бензин по канистрам разливали из шланга. Неподалеку были раскиданы несколько мазанок, да еще имелась небольшая изгородь, возле которой блеял привязанный к высохшему дереву баран. Откуда-то долетал дымный запах шашлыка.