Это снова навело его на мысль о Серентии и том, что случится, если Ахилий решится снова предпринять попытку её убийства. То, что лучник так скоро преодолел последнее заклинание, говорило о могущественной силе, стоящей за ним.

Мендельн сильно сомневался, что у него есть хоть какие-то шансы против ангела, но он решил, что лучше будет пойти на риск, чем подвергнуть большей опасности дочь торговца. Стиснув зубы, сын Диомеда отклонился в густейшие заросли. Может, глушь и стихия Ахилия, но темнота — стихия Мендельна.

Он преодолел ещё несколько ярдов в сторону как от деревни, так и от лагеря, после чего прислонился к толстому стволу дерева. Приложив кинжал к своей груди, он начал подгонять заклинание под текущий случай. Несмотря на свою заботу об Ахилии, Мендельн заставил себя видеть в охотнике то, чем он был, — ходячий труп. Существовали заклинания, которые таких оживляли, — Мендельн использовал их против невинных сельчан, одураченных Инарием. Чтобы прекратить их оживление, достаточно было остановить чтение заклинания. Однако, применительно к существу вроде Ахилия, брат Ульдиссиана надеялся, что если на самом деле обратить заклинание оживления, то удастся возвратить лучника обратно в мир иной.

В теории это должно было сработать. На практике…

Он скорее ощутил, чем услышал приближение Ахилия. Мендельн был поражён полнейшей тишиной, в какой двигался его друг. Как бы он ни был хорош при жизни, конечно же, тогда Ахилий всё же создавал некоторый лёгкий шум, особенно при дыхании.

Мендельн закончил подгонку заклинания. У него будет один, и только один шанс использовать его. Для этого ему потребуется выйти и встретить охотника лицом к лицу, но Мендельн готов попробовать. Этому нужно положить конец. Ахилий дважды промахнулся мимо цели, но сомнительно, что он продолжит промахиваться. Его хозяин не допустит этого.

Чтобы Серентия и Ульдиссиан — если считать, что его брат всё ещё жив, — выжили, Ахилий должен умереть… Вновь.

«Я поднял тебя из землю, и в землю верну… Прости меня за то и другое!»

Было что-то справа от него. Он только сейчас заметил, что поблизости нет призраков, которые могли бы предупредить его. На этот раз хозяин Ахилия хотел, чтобы всё прошло успешно.

От темноты отделилась тень.

Мендельн отступил от дерева, вытянув кинжал остриём вниз в сторону тени. В его бледном свете он увидел покрытое песком лицо Ахилия. Выражение лучника было безучастным… Безжизненным.

И, к глубокому смятению Мендельна, Ахилий только что закончил стрелять в него.

Мендельн знал, что ему конец. На таком расстоянии даже самый доброжелательный лучник не смог бы промахнуться мимо сердца. Несмотря на это, человек в чёрном всё же попытался произнести подготовленное заклинание. Он сделал это ради брата и Серентии, раз для него уже всё было кончено.

Стрела задела горло, оставила царапину на шее и полетела дальше. Мендельн запнулся на полуслове, схватился за шею и почувствовал жгучую, но неглубокую рану.

Стрела попала в дерево, от которого он только что отошёл.

Ахилий опустил лук.

— Тебя нужно… Убить… И ты это знаешь.

Это заявление заставило Мендельна засомневаться. Охотник сказал правду. Мендельну вспомнилось, как его брат доказывал, что Ахилий пытался промахнуться. Мендельн хотел верить этому, но когда Серентия чуть не погибла при более чем сомнительных обстоятельствах, его снова стали терзать сомнения. И когда Ахилий пришёл за ним, стало ясно, что третьего помилования не жди.

Однако оно случилось, и Ахилий сам говорил об этом.

— Мне трудно поверить, — наконец осмелился ответить он, — что ты в который раз не добиваешь намеченную жертву.

На это восставший из мёртвых человек ответил сухой усмешкой:

— На то была моя воля… И немалая… Удача в первый раз. Ещё большая с… С… С ней, — если бы светловолосый охотник мог пролить слезу, говоря о Серентии, он непременно сейчас бы это сделал. — А ты… На тебя ушло три… Три выстрела, потому что ты… Такой дико упрямый, Мендельн.

— О чём это ты? — Мендельну было всё труднее заставить себя начать заново чтение своего тёмного заклинания. Если бы не хриплый голос, следы грязи, которые он мог заметить на лице, и знание того, что за воротником, который закрывал горло Ахилия, скрывается зияющая дыра, сын Диомеда чувствовал бы так, словно они с лучником ведут непринуждённую беседу, как в старые добрые времена юности.

— Я пришёл… Поговорить. Ты сильно… Усложнил задачу. Я не выдержал и выстрелил… Выпустил одну стрелу… Чтобы показать тебе: если я бы я хотел… Убить тебя… Я бы смог. Ты не обратил на это… Никакого… Вообще никакого внимания.