И Шаляпин исполнил известный диалог Сусанны и Марфы:

– «Сусанна. Грех! Тяжкий, неискупимый грех! Ад! Ад вижу палящий, бесов ликованье, адские жерла пылают, кипит смола краснопламенна.

Марфа. Мати, помилуй, страх твой поведай мне; тяжка нам жизнь отныне стала в сей юдоли плача и скорбей. Кажись, по-книжному хватила!

Сусанна. А, вот что! Ты лукавая, ты обидливая, а про себя поешь ты песни греховные.

Марфа. Ты подслушала песнь мою, ты, как тать, подкралась ко мне воровским обычаем, ты из сердца исхитила скорбь мою!.. Мати болезная, я не таила от людей любовь мою и от тебя не утаю я правду.

Сусанна. Господи!

Марфа. Страшно было, как шептал он мне, а уста его горячие жгли полымем.

Сусанна. Чур… Чур меня! Косным глаголом, речью бесовскою ты искушаешь меня?

Марфа. Нет, мати, нет, только выслушай. Если б ты когда понять могла зазнобу сердца нестрадавшего; если б ты могла желанной быть, любви к милому отдаться душой; много, много бы грехов простилось тебе, мати болезная, многим бы сама простила ты, любви кручину сердцем понимаючи.

Сусанна. Что со мною? Господи, что со мною! Аль я слаба на разум стала!., аль хитрый бес мне шепчет злое! Боже, Боже мой… беса отжени от меня яростного; сковала сердце мне жажда мести неугомонная! Ты… ты искусила меня, ты обольстила меня, ты вселила в меня адской злобы дух. На суд, на братний суд, на грозный церкви суд, про чары злые твои я на суде повем; я там воздвигну тебе костер пылающий!»

Шаляпин сбросил платок, распрямился, взял воображаемый посох и произнес своим сильным голосом за Досифея:

– «Досифей. О чем смятение? Где гибель ей провидишь ты? Поведай, где гибель ей провидишь ты?

Марфа. Отче благий! Мати Сусанна гневом воспылала на речь на мою, без лести и обмана… Сердца муки проклятью предала..

Досифей. С чего бы это, мати? А помнишь ты аль уж забыла, что Марфа от бед тебя великих спасла; в застенке дыбой пытали б тебя, за злобу твою, за ярость твою, за блажь твою!

Сусанна. А что мне в том! Не прощаю я! Она искусила меня, она обольстила меня, она вселила в меня адской злобы дух. На суд ее, на братний суд, на грозный церкви суд! Нет, не поддамся я!

Досифей. Ты?.. Ты, Сусанна? Белиала и бесов угодница, яростью твоею ад создался! А за тобой бесов легионы мчатся, несутся, скачут и пляшут! Дщерь Белиала, изыди! Исчадье ада, изыди! Ну ее! Утекла, кажись… Вот-то злющая! Ах ты моя касатка, потерпи маленько и послужишь крепко всей древлей и святой Руси, ее же ищем.

Марфа. Ох, ноет, ноет сердце, отче, видно, чует горе лютое. Презренна, забыта, орошена.

Досифей. Князь Андреем-то? Чинится?

Марфа. Да! Зарезать думал.

Досифей. А ты что, с ним?

Марфа. Словно свечи Божие, мы с ним затеплимся. Окрест братья во пламенье, а в дыму и в огне мы с ним носимся!..

Досифей. Гореть!.. Страшное дело!.. Не время, не время, голубка.

Марфа. Ах, отче! Странная пытка любовь моя, день и ночь душе покоя нет. Мнится, Господа завет не брегу, и греховна, преступна любовь моя. Если преступна, отче, любовь моя, казни скорей, казни меня, меня; ах, не щади, пусть умрет плоть моя, да смертью плоти дух мой спасется!..

Досифей. Марфа, дитя мое ты болезное! Меня прости! Из грешных первый аз есмь! В Господней воле неволя наша. Идем отселя. Терпи, голубушка, люби, как ты любила; и вся пройденная прейдет…»

Шаляпин внимательно обвел всех взглядом, никто не скрывал свое восхищение услышанным и увиденным редкостным зрелищем… Ходили в артистической среде легенды, что Шаляпин на одном из вечеров у Римского-Корсакова спел всю оперу «Моцарт и Сальери», и за Моцарта и за Сальери; слышали и о том, что на другом вечере спел всего «Каменного гостя», но то, что увидели и услышали, превосходило все легенды, поразив всех присутствующих способностью с волшебной неотразимостью перевоплощаться не только в привычные для себя мужские роли, как Досифей, но и столь разные женские роли, как Сусанна и Марфа.

– Евгения Ивановна! Марфа неоднотонна, она воплощает в себе многогранный женский характер, она не только умеет любить, но и держит на груди кинжал, постоянно зная об опасности, ей грозящей: и от князя Голицына, и от Андрея Хованского, полюбившего другую, «…ты, как тать, подкралась ко мне воровским обычаем, ты из сердца похитила скорбь мою!» – это резкий и грубый окрик Марфы, попробуйте это произнести, уперев руки в бока, вызывающе сыграйте! Разве вы не читали Мережковского?

Евгения Ивановна кивнула, что читала, но почему она должна играть Марфу по Мережковскому, а не по Мусоргскому…