– Вот тут-то, помнится, в Миллерове, 2 сентября 1930 года я и познакомился с Шолоховым. Тут-то все и началось у нас, – тепло вспоминает Петр Кузьмич, небыстро перебирая в памяти те далекие годы. – Только было в окружкоме я дал согласие поехать на работу в Вешенскую. И вдруг меня спрашивают, знаю ли я писателя Шолохова, написавшего «Тихий Дон»?

– Нет, не знаю…

– Не знаком, значит. Так подожди. Шолохов тоже собирается в Вешенскую… Он сейчас придет в окружком…

– Я лично Шолохова еще не знал, хотя от комсомольцев наших слышал, что в Вешках живет некий молодой писатель, пьесы сочиняет и даже в станичных спектаклях участвует. Слышал, но самого не видел. И вот в кабинет вошел Шолохов. Он был одет в гимнастерку цвета хаки, со стоячим воротником, подпоясан узким кавказским ремешком, в темных галифе и легких хромовых сапогах. На голове – кубанка из коричневого с проседью каракуля. В руках дымится трубка. Гляжу на его высокий лоб, светло-русые вьющиеся волосы, веселые с яркими огоньками глаза… Мы познакомились и вскоре поехали в Вешки. Когда я прибыл в станицу, у райкома партии было много хлопот: уборка, сдача зерна, сев… К тому же надо было быстрее знакомиться с районом, с людьми, с колхозами, которые к этому времени уже прочно сложились в каждом сельсовете. Надо было разобраться и с историей этих казачьих мест, историей большой и трудной, порой даже трагической: ведь именно здесь в девятнадцатом году было кулацкое восстание против Советской власти… В общем, дел у райкома было по горло, и поэтому я работал с рассвета и до глубокой ночи. Вот почему в эту пору я почти не видел Шолохова…

Но спустя пару недель вечерком он заглянул в райком. Спрашивает у меня, как, мол, дела, как живется на новом месте. Я поделился первыми впечатлениями, не скрывая и своих трудностей, например в овладении «казачьей спецификой»… С того дня Шолохов стал часто бывать в райкоме.

Его интересовало все, что связано с жизнью колхозов, с трудом и настроениями людей, с делами наших двадцатипятитысячников – Плоткина, Осмоловского, Иваненко, Когана, Иванова, Баюкова, которых партия прислала в станицы на Дон. Шолохова привлекало все новое, и прежде всего, конечно, новые люди. А людей таких, хороших, дельных, крепких коммунистов, в районе было немало. Это – Корешков, Слабченко, Красюков, Мирошниченко, врачи супруги Ласовские… Вот они-то и составили полюбившийся Шолохову дружеский круг людей, который он позже окрестил теплым словом «товарищество». «Товарищество» нередко собиралось повеселиться. Как-то Шолохов пригласил к себе в гости меня.

– Что делаете, Кузьмич, сегодня вечерком? – спросил он.

– С сыном вожусь, жинке помогаю, книжку читаю…

– Может быть, к нам заглянете, чаек попьем, о жизни погутарим…

– Я охотно принял это приглашение и вечером с женой пришел в домик Шолоховых. В нем было четыре комнаты, в том числе и зал – горница, где хозяева принимали гостей, маленькая спаленка, на стене которой висели два ружья, а в углу стояли этажерки с книгами. Во всем доме царила чистота и безупречный порядок – дело рук жены Шолохова, Марии Петровны, и матери писателя, Анастасии Даниловны, убитой в Вешенской гитлеровцами в памятный день 9 июня 1942 года. Это была чудесная русская женщина, умная, сердечная, первая в станице хозяйка. Она беззаветно любила своего единственного сына и сама выучилась грамоте, чтобы писать ему письма в Богучары, где тогда Шолохов учился. Анастасию Даниловну сразила фашистская бомба, можно сказать, прямо на наших глазах, во дворе, за пять минут до эвакуации.

…Луговой неторопливо, во всех подробностях вспоминал тот первый вечер у Шолоховых. Людей было немного – все домашние, сестры Марии Петровны, несколько гостей. После скромного ужина в горнице начались танцы. Михаил Александрович был их «заводилой»: он танцевал и пел увлеченно, так же как и все, что он делает.

– Пел он прекрасно, – говорит Петр Кузьмич. – В перерыве между танцами, бывало, затянет родную казачью, донскую. Слух у него чудесный, и голос в ту пору был звонким: «дишканил», как говорят на Дону, мастерски! Жаль, что тогда магнитофонов еще не было.

Вот так, собственно, и состоялось наше знакомство. На «ассамблеях», как эти вечера прозвал Михаил Александрович, обычно собиралось все «товарищество». Кстати, здесь он впервые читал нам отрывки из «Тихого Дона». Признаться, я слышал много умелых чтецов, но так, как всем сердцем читал молодой, словно просвеченный огнем писатель, – так, пожалуй, мне еще не доводилось слышать… Вместе мы справляли все праздники, в том числе и детские. К ним Шолохов даже писал специальные стихи, которые у меня где-то хранятся. Вот так и свела нас жизнь, так она сблизила все «товарищество».

В эти предвесенние, напоенные ожиданием солнца дни в Ростове-на-Дону я много раз встречался с Луговым. Приходил к нему на квартиру, заглядывал и он ко мне в гостиницу. И каждый раз, усаживаясь поудобнее и набивая табаком неизменные гильзы, бывший вешенский секретарь обстоятельно, неторопливо возвращался к рассказу о Шолохове. Рассказывал он подробно, не скрывая своего увлечения предметом беседы, хотя вел ее с той открытой мужской сдержанностью, которая позволяла лишь в самой малой мере коснуться уз партийного товарищества: Луговой был одним из коммунистов, рекомендовавших Шолохова в партию.

– Как это было? Да очень просто. В ту пору я уже немного знал Шолохова, с большим наслаждением прочитал его «Донские рассказы», «Лазоревую степь», первые две книги «Тихого Дона». Признаться, мою душу взволновал светлый шолоховский дар, его чистая правдивая натура, его жажда народного счастья. Я уже знал, как он живет, трудится, как целыми днями пропадает он в бригадах, пристально вглядываясь в первые шаги вешенских колхозов. Все волновало писателя. И ко всему, что происходило в станице, он относился по-партийному, этот тогда еще молодой беспартийный писатель, – продолжал Луговой. – И вот – это было ноябрьским вечером 1930 года – я спросил Шолохова, как он относится к вступлению в партию.

– Я давно об этом думаю, и у меня уже есть два поручителя. Один из них писатель Серафимович, – ответил Михаил Александрович..

– В ту пору полагалось иметь пять поручителей. Поэтому я и сказал Шолохову, что недостающие рекомендации он сможет подыскать в самой станице. И они, конечно, быстро нашлись. Рекомендации в партию Шолохову дали старый коммунист Кулаков, завэлектростанцией Огнев и я. Спустя день Михаил Александрович принес в райком заявление, а еще через несколько дней открытое партийное собрание в Вешенском Доме культуры единодушно приняло его кандидатом в члены нашей партии. Между прочим, во время этого собрания, помнится, один из коммунистов, кажется, агроном Шевченко, упрекнул Шолохова в том, что он почти не пишет о рабочих.