— Значит, я должен осознавать? — спросил кролик.

— Только Я могу осознавать, — сказала сова сурово.

— Значит, я есть Я? — спросил кролик, поднимая оба уха.

— Конечно, конечно, — ответила сова, — чем же еще «ты» можешь быть, как не Я?

— Да? — сказала сова.

— Спасибо, — обрадовался кролик, — я действительно хотел задать тебе вопрос, но боялся прервать твои мысли.

— Прервать мои… что? — воскликнула сова, от негодования расправляя крылья.

— Твои, ну, твои… боюсь, что я сказал «мысли», — ответил кролик сконфуженно.

— Только бескрылые человеческие существа тратят время на подобную поверхностную объективную чушь! — с негодованием бросила сова, щелкая клювом. — Их ум расщеплен с раннего детства и до самой могилы.

— Мне казалось, ты говорила, что «пространство» и «время» — это тоже «объективная чушь», — сказал кролик, — и я поинтересовался, почему.

— Объективно и по той же причине они являются химически чистой чушью, — ответила сова, — но субъективно они то, чем ты кажешься как объективное присутствие.

— Почему? — спросил кролик, поднимая одно ухо.

— Если бы твое проявление не было растянуто в измерении «пространства» и если бы твое проявление не имело продолжительности во «времени», ты не мог бы проявиться, — ответила сова. — Разве это не очевидно?

— И ты бы не могла увидеть меня? — задумался кролик.

— Тебя бы не было ни для того чтобы быть видимым, ни для того чтобы смотреть, — подчеркнула сова.

— Так значит, все это феноменальное проявление — «чистая чушь»? — воскликнул кролик.

— Можно подумать, что ты начинаешь что-то понимать, — заметила сова с удивлением.

— Но если бы это было понятно, тогда все стало бы ясно и обсуждать больше было бы нечего! — возразил кролик задумчиво.

— Как скажешь, — бросила сова, — разве может быть что-то более очевидное?

— Тогда почему ты не обучаешь этому? — поинтересовался кролик.

— Я не обучаю, — проухала сова. — Я отвечаю на вопросы, но задающие их, по-видимому, не обращают внимания на ответы.

— И когда ты говоришь это, ты «голос, вопиющий в пустыне», — предположил кролик.

— Сова, ухающая в небесах, — поправила его сова.

— Тебе, наверное, одиноко, — посочувствовал ей кролик, — небеса выглядят такими пустыми.

— Только объект может быть одиноким, — резко ответила сова. — А я не объект.

— Но когда ты ухаешь в небесах, разве ты не объект?

— Только для тебя, — ответила сова, сверля его своими огромными глазами.

— Как это? — спросил кролик.

— Все объекты являются таковыми только для «тебя», — подчеркнула сова. — Разве ты этого не видишь?

— И ты, не будучи объектом, не одинока? — спросил кролик, в раздумье почесывая за ухом.

— Все объекты неизбежно одиноки, — сказала сова, — поскольку кажутся отделенными. Разделенные и одинокие, они считают себя несчастными. А Я никогда не одинока.

— Но почему?

— Как Я могу быть одинокой? — воскликнула сова. — Я есть небеса. Как-как-как-кто-о-о: Я, кто есть все, Я, кто есть ничто!

— Сегодня очень ветрено, — сказала сова, прочно цепляясь когтями за ветку, — лучше оставаться дома, если он есть.

— Я могу спрятаться под землей, — прокричал кролик сквозь ветер, ревущий среди деревьев, — а ты там очень высоко. Держись крепче или спускайся ко мне!

— Кажется, ты забыл, — проухала сова сурово. — Я и есть ветер.

— Конечно, конечно, я забыл, — крикнул кролик, оправдываясь, — но зачем ты это делаешь?

— Я не делаю это, — проухала сова, — Я не делаю ничего. Я просто есть это.

— Не повезло! — закричал кролик. — Тебе там наверху, должно быть, гораздо хуже, чем мне внизу!

— Так и есть — относительно, — ответила сова. — Но, в конце концов, почему бы и нет?