Она ковыляла на каблуках по лужам, стараясь не думать, почему от них так воняет. Она светила экраном телефона в спину психа, готовясь в случае чего броситься наутек.

Коридор свернул, и Маше потребовалось очень так серьезно себя пересилить, чтобы просто сойти с места.

Но за поворотом оказалась дверь на станцию.

– Ну, слава Богу! — сказала Маша, вырвала пакеты из рук «Высоцкого» и, не оглядываясь, бросилась к эскалаторам.

На секунду Маше показалось, что станция какая-то не такая. Хотя после шока в подвале еще и не то могло показаться. Метро было заполнено страшными тетками. «Конгресс, что ли, у них тут?» — подумала Маша. Оказавшись на эскалаторе, она перевела дух. Оглянулась. «Высоцкий», конечно же, шел за ней. «Оторвусь!» — подумала Маша.

– Гражданочка! Вашу лицензию! — обратились к ней на верхней площадке.

Маша обернулась на голос. Ужасный прыщавый человек в милицейской форме касался пальцами своей фуражки.

– Что? — оторопела Маша. — Какую лицензию?

Менты (их было двое) переглянулись.

– На пользование красотой…

Маша ничего не понимала. Ее разыгрывают?

– Пройдемте, — Второй мент подхватил Машу под локоть.

– Эй, мужики! — Рядом с ними оказался «Высоцкий». — Что случилось? В чем дело?

– Дело? — гнилозубо усмехнулся прыщавый. — Будет тебе дело, если хочешь.

– Уебуй отсюда, — посоветовал изможденный. — И скажи спасибо, что нам не до тебя.

Маша беспомощно смотрела на него. Менты волокли ее в каморку с решетками.

…У себя в фирме Дима не был главным. Димин отец в свое время хорошо вложился в акции перспективной нефтяной фирмочки. Та со временем разрослась, бизнес набрал обороты, а сынок акционера занял замдиректорский кабинет.

Генерального звали Филипп Иванович. Маша, сама не зная почему, испытывала к нему неприязнь. Филипп Иванович представлял собой лощеного мужчину с тяжелыми щеками и с волосок к волоску уложенной (и нередко напомаженной) прической. Взгляд у Филиппа Ивановича был неприятный. Он не просто раздевал женщин глазами, но еще и умудрялся давать понять, что итогом осмотра — не удовлетворен.

Референткам Филиппа Ивановича никто не завидовал, хотя они и получали в месяц по три тысячи у.е. Причин было несколько. Во-первых, Филипп Иванович был несусветным хамом и любил доводить помощниц до слез и бессонницы. Во-вторых, редкая референтка могла удержаться на своей должности дольше, чем один календарный месяц. И, в-третьих, Филипп Иванович ебал их в жопу.

Насчет последнего обстоятельства все было совершенно точно. Однажды об этом проболтался Дима, вернувшись после рабочей пятницы позже обычного.

– Представляешь, Манюня, — Дима, когда сюсюкал, всегда называл Машу именно так, — мы с Филиппом Ивановичем задержались…

Маша могла бы закатить скандал. На пятничный вечер у нее были некоторые планы. Но Дима, чересчур уж припозднившись, и вернувшись домой скорее в субботу утром, чем в пятницу вечером, сорвал их. Но, с другой стороны, избавил от своего присутствия, что тоже дорогого стоило.

Дима сюсюкал, а, стало быть, был в чем-то виноват.

– По работе? — равнодушно спросила Маша.

Дима принялся хихикать. При этом глаза его блестели, а сам он то и дело шмыгал носом. Эту нехитрую пантомиму Маша расшифровала без особого труда. Значит, не просто пил, а еще и кокаин нюхал. Отсюда следовало, что спать он не будет до самого субботнего вечера.

– Филипп Иванович секретутке разнос устроил, — вкрадчиво доносил Дима. — А потом прямо в кабинете раком ее загнул, колготки с трусами стянул и — в жопу зарядил!

– Что?! — оторопела Маша.

– И мне предлагал присоединиться, — ухихикивался Дима. — Но я — ни в какую! Я же Манюнечку свою люблю. Пошли в постельку…

Маше стало дурно.

– Господи Боже! — прошептала она. — Дима, знал бы ты, как же я тебя ненавижу!

Маша была покладистой женушкой, редко позволяла себе возмущаться, но в тот день она не выдержала — закрылась у себя в комнате.

– Я сплю! — объявила она.

Муж еще некоторое (не очень долгое) время пытался проникнуть в ее комнату. Маша слышала, как он бродил по огромной квартире, включал там-сям плазменные панели, шмыгал носом (не иначе, остался кокаин), опять же хихикал.

Маша же заснуть не могла. Ей было нестерпимо жалко бедную дурочку-референтку. Впрочем, Маша понимала, что жалеет она не столько неведомую ей секретаршу, но самое себя. Ведь она, Маша, если разобраться, тоже немногим отличается от этих несчастных дурынд. Ну, прав у Маши чуть побольше. А так все то же — внешний блеск плюс жопоебля. И плевать, что блеска у нее немногим более, а в жопу ебут не ее, а она. Суть-то от этого не меняется.

Уже на следующее утро она расколола Диму на новые отвратительные подробности. Тогда-то и выяснилась вся правда об омерзительных пристрастиях Филиппа Ивановича. Обозначилось и его поганенькое кредо: «Через жопу — не залетит!»