Шрифт:
«Ну-ну, мечтай!» — мысленно усмехнулась Маша.
– И вот ты принимаешь какое-нибудь решение, — продолжал Дима. — Допустим, подписать контракт. Ты берешь ручку. Но перед этим, незаметно так, нажимаешь большую кнопку. И короче, этот вероятор, он типа как фотографирует это самое мгновение. Запоминает…
– А потом? — спросила Маша.
– Потом, если у тебя все типа заебись, и ты не жалеешь о решении, ты нажимаешь на верояторе маленькую кнопочку. Типа «отбой». Но если партнеры оказались пидоры, или что-то там не срастается, и ты понимаешь, что натворил хуйню, когда подписывал контракт, ты хуяришь большую. Еще раз. И тебя — хуяк! — переносит прямо в тот момент, когда ты сидишь с ручкой перед контрактом.
– Ничего себе! — ахнула Маша.
– Ага. И ты говоришь: «Идите на хуй, партнеры! Я передумал!» А на самом деле ты все помнишь. А они — нет!
– Мощно, — сказала Маша без особого интереса.
Потом Дима переключился на неминуемый разговор о сексе.
Информацию о верояторе Маша задвинула на задворки памяти, как бесполезную. Тот, по всей видимости, лежал где-то у Димы на работе, в одной из башен Москва-сити.
Филевский парк — Пионерская
Несколько дней спустя после этого разговора Маша и Дима собирались в гости. Гостеприимный Филипп Иванович устраивал в своем загородном доме вечеринку.
Маша сидела перед зеркалом, наносила на лицо последние штрихи. И тут что-то произошло. На какую-то долю секунды весь мир вокруг померк, будто бы Маша провалилась в некий обморок. Потом мир появился вновь. Только вывернутый наизнанку. Черное вдруг стало ослепительно белым. И наоборот. Еще через долю секунды наваждение прошло.
«Что это было?» — подумала Маша, ошалело глядя в зеркало.
Она чувствовала, что с ней что-то произошло. Что-то странное. Но что именно?
И почему так болит жопа?
Кроме шуток, между ягодиц у Маши ни с того, ни с сего поселилась саднящая, противная боль. Еще секунду назад ничего не болело. Ту самую секунду, когда на Машу вдруг нашло помрачение.
Она обернулась к Диме, который повязывал галстук:
– Ты ничего не почувствовал? — спросила она.
– Нет, — подозрительно мгновенно ответил Дима. — А что я должен был почувствовать?
– Ну… — Маша затруднялась с объяснениями. — Типа вспышки… А потом все вывернулось.
– Нет-нет, ничего подобного.
Маша встала из-за туалетного столика и направилась в уборную. Там она присела на унитаз.
– Анализ крови: — забубнила умная японская параша. — Содержание эритроцитов…
– Что?! — подпрыгнула с сиденья Маша. — Кровь?!
В воде унитаза действительно акварельным мазком плавала алая кровь.
– Что за на хуй?! — в ужасе прошептала Маша.
До месячных оставалось еще две недели. Значит, кровь из жопы. А та — болит…
В прихожей она столкнулась с Димой.
– Я тут подумал, — плутовато улыбаясь говорил он, — не пойдем к Филиппу Ивановичу.
– Почему? — прищурилась Маша, заметив странно оттопыренный карман его пиджака.
– Да нечего там делать. К тому же ты себя плохо чувствуешь…
И тут Маша поняла все. Части паззла сошлись. Больная жопа, Филипп Иванович, странные вспышки, оттопыренный карман, дурацкое поведение Димы. Дело в том, что они уже были в гостях. Были, блядь! Там Дима подложил ее Филиппу Ивановичу, который… Ох, сука! …который выебал Машу в жопу. Но что-то пошло не так. И Дима, при помощи спизженного у академика вероятора отыграл ситуацию назад.
Маша приняла решение мгновенно.
– Ну, вот и хорошо! — с фальшивой кротостью улыбнулась она. — Давай лучше потрахаемся!
– Давай! — обрадовался Дима.
Они прошли в спальню. Дима мгновенно сбросил с себя одежду. Маша — не спешила.
– Сейчас мы нашему зайчику наденем ушки, — забормотала Маша, надевая на мужа тошнотворную секс-униформу. — Теперь правильные трусики. С кружавчиками. Теперь губки накрасим… И вибратор!
– Да-да! — постанывал Дима, надрачивая хуй.
– Э… малыш ручками шалит! Нельзя. Ай-ай! Вот мы малышу сейчас наручники наденем.
Она быстро, пока Дима не успел опомниться, достала из ящика трюмо отороченные мехом браслеты, защелкнула их на запястьях и изголовье кровати. Клац!
– О-хх!!! — сладострастно задышал мерзавец.
Маша зажмурилась и отвесила ему мощнейшую оплеуху. Муж щелкнул зубами и заскулил. Теперь-то он во всем признается…
Пионерская — Кунцевская